…«Это вам помощники капитана нужны?». С кабинета отдела кадров начался мой рейс в Антарктиду. Рейс, от которого я до сих пор, хотя прошло уже два года, в полном восторге. Понятно, что я не настоящий турист, который покупает путевку за свои кровные, который заранее планирует свой короткий отпуск, который… Другой я.
Когда-то «моряк» и «путешественник» были синонимами. Но согласитесь: когда стоишь у штурвала сам и прешь сквозь волны вперед. И когда ты пассажир… Хоть убейте – в первом романтики больше. Идешь дорогой, которой прошли тысячи и тысячи, чьи руки вот так же сжимали штурвал, чьи глотки так же орали, если что не так. Непередаваемое ощущение. Ну да ладно. Начнем, пожалуй.
Суть текста, скорее эмоции, чем что-то похожее на путеводитель. Место действия: Субантарктические острова, в районе Новой Зеландии, и Антарктида, в районе моря Росса. Снимки не ахти, камеру держал первый год. И отдельное спасибо Марии Ридель, за тыкание моего носа в некоторые вещи.
Начало
Для нас рейс начался во Владивостоке. Долгий, на 25 суток, переход до Новой Зеландии, где мы должны были спешно подготовиться к вылазкам на шестой континент и добрать недостающую часть команды. Переход довольно скучный, особенно для тех, кто моря бороздит уже не первый год – океан все тот же, только цвет меняет: от свинцового на севере, до лазурного на экваторе. Потому развлекались, как могли: матросы шкрябали, красили и красили, все остальные загорали, загорали и загорали. А так же ежедневно доставали штурманов глупым вопросом: «Когда уже придем в порт?!».
Правда, не весь переход пришлось, зевая гулять по мостику, скучающе вглядываясь в пустой горизонт. В Филиппинском море нас таки немного прихватило, и произошел казус с представителем судовладельца, который жил в каюте люкс и ехал с нами до Новой Зеландии. Догнал нас в этом море серьезный циклон, которых в этом гиблом месте всегда предостаточно, и началась болтанка, к ночи только усилившаяся.
И вот, когда даже самые стойкие приняли горизонтальное положение, а слабые, стоя на карачках, в очередной раз отчаянно лаяли на унитаз. Когда ходовая вахта, чертыхаясь, цеплялась за поручни и уже с тупым безразличием глядела на летающие по ходовому мостику мелкие предметы - этому представителю вдруг приспичило. Зов природы, что тут поделаешь. С трудом выбравшись из кровати, он засеменил в гальюн, с причитаниями огибая штормовой каютный хаос.
Но далеко уйти не успел: очередной «девятый вал», с ревом и грохотом, подбросил стальную тушу корабля до низких туч. Подбросил так, что в палубу сначала вдавило, а затем она коварно куда-то исчезла. Морской волк от неожиданности получил крен на свой правый борт, взмахнул ластами и вошел в штопор, расширяя глаза по мере приближения к синеве ковролина. Хрясть! И помчался куда-то в ночь. Не знаю, за сколько секунд он обычно разгонялся до сотни узлов, но под диван вошел быстро и незамысловато. Тот охотно засосал его по резинку семейных трусов, даже не подавившись.
Дед (стармех, сосед по каюте) был разбужен ревом раненного слонопотама за переборкой. Поразмыслив спросонок, что бы это могло значить, было опять заснул, но рев, сопровождаемый уже частой барабанной дробью, повторился. Становилось любопытно, и он выдвинулся на разведку. У дверей замешкался, но несмолкаемый шум придавал решимости – вошел, включил свет…
Господи, в углу из-под дивана, уставясь на него грязными пятками, дико матерясь, махали и изгибались кривые волосатые ножки представилы, растущие из необъятных полосатых трусов хозяина. Немного подергав за мозолистые ступни, и быстро поняв тщетность усилий, дед поскакал за подмогой. Через минуту, опухшая и сонная, бригада чипадейлов, в срочном полураздетом порядке, во главе со злым боцманом, прибыла на место крушения.
Ой, что только не пробовали. И на «раз-два-пошел!» за лапки тянули. И даже пузо ему мазали кремом, мяли, как тесто, с прибаутками, матерками да всякими пахучими звуками. Бесполезно – застрял под диваном как пробка в термосе. Только сначала громко, потом уже и тихо, с хрипотцой умолял, чтоб его оставили в покое спасатели-изверги, пытаясь при этом побольнее лягнуть добродетелей. Боцман же его не слушал.
Боцман, прикинув на свой морской выпуклый, громко предложил завести через иллюминатор веревку на ногу, да попробовать лебедкой дернуть. Под диваном протестующее заматерились, и ножки стали с удвоенной силой отбиваться от «спасителей». После горячих споров пришли к консенсусу – разобрать намертво прибитый к палубе диван. Разобрали, извлекли туловище, которое, почувствовав свободу, обидно пихаясь, с пыхтением скрылось в гальюне, словно мышь в норке. Быстро дали прозвище: Пузо. И снова потянулись дни, похожие один на другой.
При прохождении Северного тропика, сквозь сон слышу по громкой связи объявление вахтенного помощника: «Кто хочет посмотреть на столбы, обозначающие Тропик, может сделать это с правого борта». Смотреть пошли двое – плотник и повариха. Вот они и зачем-то еще я – в трусах, но с фотоаппаратом. Остальные пошли смотреть на тех, кто посмотреть вышел. Конечно же, никаких столбов, только одни насмешки по поводу меня взъерошенного со спрятанным за спиной фотоаппаратом:
- Тут чайка пролетала. Такая вот: с тремя ногами,- и все разом поверили.
Пока ржали и подкалывали, показался по курсу экватор. На этот раз смотреть линию, окружающую земной шар, ни один на палубу так и не вылез. Все любопытствовали на нее через иллюминаторы своих кают, но не признавались в этом даже себе. Зато вечером, соблюдая морскую традицию, тех, кто пересекал экватор впервые, построили по росту, зачитали обращение Нептуна, поздравили. И сразу же коварно облили с ведер, вопя что-то несусветное. Больше всех досталось женщинам, которые вышли на построение в своих вечерних нарядах. Продолжая традицию, дали стакан сорокоградусной «воды морской» и Диплом о пересечении нулевой широты.
Вообще-то на экваторе здорово: чудесное синее море, с рябью мелких волн. Летающие селедки, достигающие иногда порядочных сантиметров. Скачущие туши тунца – размером с хорошего поросенка. Белые и серые тучки, под которыми идет дождь. Дождь, который можно объехать. Дождь, льющий на площади равной среднему стадиону. Старпом сильно возмущался, если не удавалось обрулить подобную аномалию, а боцман с деланным сожалением прятал малярные кисти под навес и уходил с матросами чаи гонять. Приходилось рассчитывать и лавировать, хоть как-то вахта разнообразилась.
Температура за бортом зашкаливала уже за 40, на ходовом мостике за 50, в машинном отделении было все 70. Баня. Ленивые загорающие приобрели шоколадный оттенок, а я грустной буренкой стоял, просунув голову в промежность штор штурманской рубки, где был кондиционер. Приходилось идти наперекор Суворову и держать ноги в холоде, а голову на экваторе. Иногда кто-то приходил поболтать с зорко озирающейся лысой головой.
Жара на людей действует умопомрачительно. На экваторе от нее у буфетной немного ролики покатились встречать тех, кого никогда нет дома. Был уже конец чая, и за столом осталась только вахта вторых: штурман, механик, моторист и матрос. Сидят, едят. Буфетка не спеша режет хлеб в своем закутке напротив. И вдруг в ее голове взорвалась бомба:
- Да когда же вы нажретесь!!! - проревела она своим могучим басом и шлепнула булкой хлеба об стол. Та мячиком спружинила и по дуге улетела куда-то вглубь камбуза. Народ удивленно повернул головы, жующие челюсти застыли. Буфетка с искаженным от ярости лицом, не целясь, пульнула второй булкой хлеба в голову штурману. Того контузило и он завалился навзничь, стянув на штаны кружку с компотом. Матрос и моторист моментально удрали в мертвую зону, где геройски погибли от хохота. Тетку нашу их хохот только еще больше разъярил, и третьей булкой она разнесла очки механику, все еще пребывающему в блаженном удивление. Еле разняли. Вот такое творится с женщинами от долгой работы и мужского невнимания.
Вообще, второму механику везло на таких краль. Рулит он раз на ночную вахту с кружкой чая в одной руке, со старой газетой в другой, как вдруг открывается дверь и оттуда выкатывается повариха – тетя кило на 130. На стриженной ее голове повязан легкомысленный белый бант. Походка – «скачущая первоклашка».
- Ля-ля-ля,- скачет она на вжавшегося в переборку механика,- Правда я на девочку похожа?- поравнявшись с ним. У того уверенно получилось только кивнуть. И она дальше поскакала по своим первоклассным делам. Ей еще предстояло в эту ночь выкинуть все кастрюли, покрасить серой краской изнутри глубокие тарелки и расплющить все наши алюминиевые ложки стыренным у боцмана молотком.
Наконец-то пересекли Южный тропик, где солнце уже жарило в полсилы, и наших женщин немного отпустило. Ночью же, открытые иллюминаторы мостика отлавливали вполне свежий ветер, да равномерный шум разбиваемой форштевнем волны. От одиночества, в темноте начал впадать в созерцание. Притащил табуретку и, как девица в тереме, торчал в огромном проеме, подперев щеку, глядя по сторонам, да вверх. На небо. Меня откровенно поразило количество падающих звезд в этом районе Земли, даже желания закончились, честное слово, и пришлось загадывать себе обеды. Иногда меню совпадало, но страусинные яйца в нашей артелке (место хранения продуктов) так и не появились. Начали загораться новые для северян созвездия:
- Это Южный Крест! – спорю с радистом, отчаянно жестикулируя.
- Нет, это Южный Крест! – с жаром, тыча пальцем в другую часть неба, возмущается он.
Пятиминутная возня с секстаном, расчеты. Все – «марконя» (радист) под улюлюканье повержен, но так и не сдался. Зато не на шутку обиделся, и мы не разговаривали остальные несколько дней. А вот и Новая Зеландия на горизонте. Наконец-то встречу в баре кружку продажного холодного пива.
Кемпбелл, Снерс, Эндерби, Антиподы
После месячного переоборудования в Лителлтоне, начинаем возить страждущих по субантарктическим островам, что чуть южнее Зеландии. Наш борт надолго стал пристанищем орнитологов всех мастей. Довольно фанатичные люди, я бы сказал, научившие меня ловко прятаться за радар. А то когда кто-нибудь из них призывно орал и тыкал пальцем в очередную морскую птаху, то такой вопль сразу же порождал лавину тел, летевшую с одного борта на другой, затаптывавшую все и меня в том числе.
Красивейшие места со странными, для русского, растениями, которые можно увидеть только там. Думаю, все читали морские рассказы о крушениях парусников, о том, как моряки не могли выбраться на берег. Я, выросший на пляже, напрочь отказывался понимать подобное – ползи себе да ползи по песку. Однако – нет. Попробуйте прогуляться по лесу, допустим, на острове Эндерби – не получится. Палки-елки до того плотно стоят, что, надев лыжи, можно прямо по кронам ходить.
Если нужно пробраться, то встаешь на карачки и ищешь лазейки в этом чудо-заборе. Есть еще один выход: найти тропы пингвинов или тюленей и по ним уже семенить на четвереньках. Честно говоря, не знаю, как отличить тропу пингвина, от тропы тюленя – дырка, она и есть дырка. И если вы посреди зарослей, стоя на четырех мослах, встретите пингвина, то ничего не произойдет – лишь испугаетесь. Но если вы там столкнетесь с тюленем! Между прочим, ластоногий может быть и 100 и 300 килограмм. Или полтонны. Перепрыгнули и поползли дальше? Сомневаюсь, хотя возможно. Кстати, о ластоногих.
Высадились мы на острове Кэмпбелл, стоим на старом, небольшом причале заброшенной метеостанции, в ожидание остальных – я, радист, лодочник и егерь из Австралии. Стоим, болтаем. Тут из кустов с ревом появляется нечто большое, темно-коричневое и в припрыжку летит к нам. В мгновение ока радист вспорхнул на высокий помост, лодочник оказался в дверях склада, а я за его широкой спиной. Егерь же даже усом не повел. Эта штука с ревом подскакивает к нему и хвать за бедро. И все.
Мы только рты открыли: морской лев, с ногой в зубах, хитро смотрит снизу-вверх, а австралиец, усмехаясь, сверху-вниз. И ни тебе оторванных конечностей, ни тебе моря крови, ни воплей. Постояли так с полминуты в тишине и ластоногий, ворча и матерясь, пополз в свои кусты. А мы выбрались из укрытий и засыпали егеря вопросами, мол, почему того не сожрали?! Торжество человека над животным? Егерь не выдал секретов партии. Хитро отмолчался, спрятавшись за темными стеклами очков...
А еще на Кэмпбелле гнездятся альбатросы. Самые большие, но и самые вымирающие. До их гнезд ведет деревянный тротуар. Километра три пыхтеть в горку, но организм только рад подобным нагрузкам. Один из альбатросов соорудил свое гнездо прямо у нашей тропы. Птица-то не маленькая – с гуся-переростка, да в кепке и кирзовых сапогах – подходить близко к такому увальню страшновато. Один клюв полуметровый чего только стоит. Приходилось обходить буераками.
Несколько месяцев мимо него вот так похаживал периодически. Сначала была птица, потом аист скинул ему яичко килограммовое. Затем оно исчезло и под родителем зашевелилось что-то такое мелкое, страшное. А уже после – пушистый светло-серый комок писка, громко заявил свое право на биомассу этого мира. Чуть выше гнездились остальные. Фотоаппарат на «Товсь», котом крадусь между кочек.
- Ложись!!!- вдруг заорал радист, и я удивленно на него обернулся. Через секунду над головой что-то просвистело, и над козырьком моей бейсболки пронесся первый альбатрос. Ого, себе! Туша с трехметровым размахом крыльев! Разворачиваюсь – вот еще один пикирует. Прямо в лоб несется. Приседаю. Свист над козырьком. Как ни странно, очень быстро доходит, что пора валить от гнезд подальше. В принципе, в лоб они не втыкаются, так, пугают, проносясь поверх голов. Но ощущения неприятные.
Или встанет такая чайка на тропе и любопытно разглядывает двуногого, вытянув шею. Меня совсем не боится. Это я скорей мандражирую – птица по пояс будет. Пшикание и кышание на альбатросов не действуют, проходится неуклюже обходить по кочкам.
Возвратившись на судно, замечаю, что наши нерусские коллеги в каком-то нервном возбуждении: пропал пассажир. Тут же создается поисковый отряд – парни битые, почти все егеря да следопыты – и отправляется на поиски. Через час нашли старикана, который сошел с тропы и пошагал в неведомую даль. Возвращаться отказывался напрочь. Делать нечего, сходили за носилками, хитро связали пациента, уложили и вынесли на руках до лодки.
Все, вира якорь, уходим. На мостике появился один из пассажиров – седой, но крепкий еще, лет 70 ему. Показывает свои фотографии, что-то лопочет. Сначала мне с матросом любопытно только из вежливости, потом уже просто любопытно – на снимках этот же остров, но в 60-х годах. Наш мэн еще молод и строен, в шортах, с ружьем в правой руке. И огромной кучей баранов по левую руку. Как и в Австралии была общеизвестная проблема с завезенными когда-то туда кроликами, так и на этом острове существовала проблема овец. К ее решению подошли довольно радикально: набрали молодчиков с ружьями и вуаля, барашки.
- Мы тогда разделили остров заборами для облегчения своей задачи. На фотографиях видно, как овцы съели все, до чего смогли дотянуться – ни грамма травы не осталось,- рассказывает, а заодно и показывает. Действительно – чисто, как в Сахаре. Даже не верится, что этот, поросший травой и кустами, остров, был когда-то совершенно лысым. Одни люди растили, другие – убивали. Все, как обычно у хомо сапиенс. Ну, да ладно, мы уже вышли из бухты и взяли курс в другие места.
Помните рекламу Баунти: пальмы, теплое море, красотки и кокосы в шоколаде? Не тут-то было! Баунти, на самом деле – это обгаженный птицами кусок скалы посреди моря. Ни то, что пальмы, травинки не найдешь! Зато есть что-то вроде фонтана. Когда волна заходит в грот и выплевывается через маленькую дырочку в скале, то в высоту струя вылетает метров на пять, порождая маленькую радугу.
Пока шли до следующих островов, устроил фотосессию боцману и плотнику, которые подрабатывали мытьем посуды на камбузе. Затем небольшая возня с графическим редактором и вот:
- Это что за фигня!- орет боцман, залетая после обеда ко мне в каюту.
- Где?!- удивляюсь я, и на всякий случай отсаживаюсь подальше.
- Вот это!- хлопая кладет на мой стол цветной рекламный плакатик размером А4. Читаю, написано по английски: «Секс-машины. Всего за 10 баксов Стручек (боцман) и Кукуруза (плотник) сделают с вами все!», и телефон каюты боцмана.
- Кхм. Ничего себе вы, парни, даете! Сколько уже заработали?- тут же он пытается меня задушить, вырываясь, узнаю, что уже с утра две бабульки названивают с какими-то недвусмысленными намеками. Неплохо – мои ночные труды не пропали даром. Плотник потом тоже приходил. Со стамеской. Эх, неблагодарные.
Острова Антиподы – крассссотища! Высоченные скалы, покрытые белым, как снег налетом. А в скале грот. Солнце, отсвечивая на мокрых камнях, играет зайчиками на его стенах. Кажется, что посреди грота лежит куча золота. Ничего подобного не видел ни до, ни после. И тут же скала в виде невесты с фатой (грудь пятого размера!), которую держит медвежонок, стоя на задних лапах. Больное воображение скажете, но уж очень похоже.
На Эндерби, про елки-палки которого я уже заикался выше, умопомрачительные радуги. Одна, вторая, две сразу. Высаживаешься в бухте и шуруешь мимо лежбища морских львов, мимо дикой стоянки давно немытых ученых. Шуруешь до тротуара (и тут есть деревянная дорожка!) и уже по нему на другую сторону острова. Сквозь лесок, потом через луг и вот он – Край Мира. Огромный валун над обрывом. Осторожно выглядываешь – беснующееся море бьется в пене об острые зубы Края Мира.
Странное ощущение: стоишь в непромокаемой куртке под мелкой моросью, тебя обдувает холодный ветер, стоишь на обрыве необитаемого острова, черти где на дальнем юге. Осознание, что до первого нормального жилья, с ванной и двуспальной кроватью, не одна сотня миль… Вдыхаешь полной грудью соленый воздух морских приключений. Пропускаешь его сквозь улыбку низкому, серому горизонту над океаном. Здорово.
Пора и возвращаться на родную палубу. Шагаю к лежбищу, потом мимо него к будке ученых, где назначено место сбора. Шагаю, поглощенный собой, никого не трогаю, уже и львы показались. Вдруг кочка справа оживает и с ревом, скаля желтые клыки, скачет ко мне. Зрелище не для слабонервных. Выпрыгнув из штанов, от неожиданности, убегаю на бугор. Там уже можно оглядеться, да отдышаться. Черт! Самка льва то ли грелась, то ли в засаде сидела – шкура светлая, как песок. Лежит в ямке. В паре метрах пройдешь, не заметишь. О, еще одна и еще. Намечаю маршрут обхода и уже осторожно, шлепаю к ученым.
Те живут в несуразном фанерном вагончике. Подошел ближе, там уже сидят несколько уставших пассажиров. Завалился на траву рядом с ними, подстелив спасательный жилет. Содрогаясь, наблюдаю, как ученый анатомирует львенка. Вокруг него собираются местные поморники. Расправляют крылья, противно орут. Территория у них уже поделена на сектора, то и дело дерутся за летящие куски мяса. Легонько пинаю одну такую галдящую птицу, что бесцеремонно уселась мне на ноги. Совсем людей не боятся, орлы.
Из моря осторожно вылезает желтоглазый пингвин и, неуклюже переваливаясь, растопырив крылышки, крадется по ручью в лес. Косится. Иди, давай! Убегает.
А на лежбище вой, вопли, рев – самцы постоянно в движении, кто-то кувыркается в волнах, кто-то кого-то дерет на песке. В кровь. Все поделено на гаремы и усиленно охраняется. Иногда самки пытаются удрать – их догоняют, бесцеремонно хватая за шкирку, забрасывают обратно в гарем. Жалкая участь.
Вот и лодка. Через десять минут уже торчу в штурманской рубке, готовя карты для дальнейшего перехода.
- Гляди,- склонился над картой Эндерби вместе со своим матросом,- Тут кто-то на камни вылетел. Ого! Полтора столетия назад. А вот еще и еще – видимо, китобои или шхуны, промышлявшие добычей морского зверя. Не повезло парням.
- Якорь чист!- докладывают с бака, и мы снова возвращаемся в океан.
Кстати, я совсем забыл упомянуть небольшой островок Снерс. Скалистый, заросший кустарником – он первый на пути в Антарктиду. Под островом целая сеть тоннелей. Мы осторожно на лодках катались там с фонарями, а под нами, на глубине двух-трех метров, носились любопытные тюлени. Лодочники говорили, что по этим гротам можно пройти сквозь весь остров и выехать на другой стороне, но сами далеко не заплывали – запросто можно заблудиться.
А снаружи уже образовалась смешная очередь из прыгающих вверх пингвинов. Сидим, наблюдаем, как они карабкаются на скалу, и тихо смеемся. Вдруг знакомый боевой клич орнитологов и меня снова затоптали, но уже в лодке – угольный воробей, который водится только на Снерсе. Редкие кадры сыпятся щелчками. А я в тот день забыл фотоаппарат.
Маккуори
А вообще, где рай для пингвинов, так это на Маккуори – довольно большой остров, южнее Австралии и ей же принадлежащий. Скажу честно: океан в этих местах погодой не балует – шесть метров волна и выше. Иногда до десяти. Можете не верить, но я уже положил руку на сердце. В такие «качели» в судовых коридорах обычно ни души – пассажирские тела недвижимы в склепах душных кают. Только редкие мокрые пятна на ковролине прохода – кого-то вывернуло. Бедняга. Зато как приятно стоять вахту в компании с парой тройкой тихо беседующих людей, а не с десятком горлопанов. Вообще-то наши пассажиры не всегда просто туристы. Среди них нередко можно встретить профессоров и университетских преподавателей, которые устраивают себе что-то вроде практики, набирают материал.
- А это что? – спрашивает один из старичков от делегации, вежливо стоящей в стороне и наблюдающей меня за перещелкиванием тумблеров.
- Это? – не отрываясь от тубуса с серьезным лицом – Это радар. Поглядите,– и к тубусу потянулась очередь любопытных поглазеть на цель, в виде светящейся точки. Все скромные, руки по швам.
- А айсберги он тоже показывает? – вкрадчиво интересуется кто-то из очереди.
- Еще бы. Мили за четыре ледовые поля, а за 12 уже и айсберги бьет – смотря какой размер.
Мгновенно стал любимцем публики. Хитрецы. За первый замеченный айсберг уже назначена удивительная награда – бутылка спирта. Действует лотерея. Заключаются пари, на какой широте ждать кусок ледника. За радаром глаз да глаз, чтобы не включали втихаря, уклончиво шутишь о широтах, где уже возможны появления льдов – все должно быть по-честному. Стоят, шумно обсуждают навигационную карту, что-то считают, кто циркулем, кто пальцами. Иногда шутишь над ними, несмотря на их благородные седины:
- Может, видали, там над нами антенна крутится? – старичок, который недавно спрашивал про радар, кивает,– Излучение такое, что мы иногда на ней кур жарим,– не краснея, и без улыбки вру.
- Жарите кур?! – глаза блюдцами.
Посылаю его проверить готовность, ибо пять минут назад собственноручно цеплял три курицы к антенне радара. Вырубаю, чтобы не крутилась. Ушел. Из толпы пассажиров, стоящей рядом, раздаются сдержанные смешки – он уже не первый, кто ходит «цыплят снимать». Через пять минут под общий хохот появляется растерянный, летят подначки, хлопают по плечу. Улыбаясь, гляжу в тубус, щелкаю тумблерами – не подходи, занят…
- Кит!!! – орет впередсмотрящий и несколько десятков человек, толкаясь, летят к бортовым иллюминаторам – бинокль переходит из рук в руки. Вид огромного млекопитающего приводит в восторг всех.
- А вот у нас, в Охотском море, кашалоты воот такие! Из сараев кур воруют по ночам.
Уже не верят. Эх, надо поменьше врать.
А вот и остров. Кидаем якорь напротив научной станции. Около ста лет назад, тут добывали жир из морских слонов. О той жестокой липосакции свидетельствуют ржавые бочки, да доисторический бытовой мусор, сваленный горкой посреди поселка ученых на радость туристам. Выбираемся на берег, где нас уже встречают с улыбкой. Шагаем в центр Сити.
- О! Смотрите! Какая Мышка! – возглас полный восторга, щелкают фотоаппараты. Мышь серая сидит перед носом слона бурого, беспардонно валяющегося у дороги. Слон спит и от его редкого, шумного дыхания уши мышки то опадают, то наливаются силой и трепещут, как праздничные флаги на столбах. Мышь бьется в кайфе от массажа, лапки на груди сложила.
Вот уже подошли к первым зданиям. Предупредительный окрик – встали, вертим головами. Вдруг на сарае с шумом уходит вверх трехметровая воротина и оттуда галопом выскакивает мужик в химзащите с бежевым шаром в правой руке, который больше него раза в два. Проскакав мимо нас, он спотыкается и выпускает шар в небо. Тот быстро уносится в стратосферу, болтая на прощанье зондом. Мы стоим, открыв рты, уж больно все неожиданно и быстро произошло.
- Sorry,- бубнит мужик сквозь противогаз и скрывается в своем сарае.
А вот и главная площадь – небольшие коттеджи, какие-то сарайчики. Все из старого дерева. Кофе, раздача сувениров, административные формальности в одном из них. Я же валяюсь на завалинке больной и забытый, греюсь на скупом до тепла южном солнышке. Никого из ученых не видно – то ли задействованы в формальностях, то ли спят.
- Как ты сегодня?- рядом приземляется огромный дед, какой-то спецназовец в прошлом. С ним за руку не здороваюсь. Как ни протянешь руку, так охота сразу же ноги протянуть – мои пальцы так и норовят сломаться в этих клещах.
- Да ничего, вроде. Так, мутит немного,- улыбаюсь, но глаз не открываю – тепло на солнышке валяться. Ленивый стал.
Дед с интересом разглядывает стенд на стене с фотографиями местных красот: северное сияние, база в снегу, брачный подскок патогонского пингвина. Красивые кадры. Мне тоже они понравились. А вот и опоенные пассажиры с хихиканьем высыпали из кофе-сарая, побежали фотографировать столетний бытовой мусор, бережно собранный со всего острова и кучкой сваленный в центре площади. Котлы для топленого жира и колесо от телеги особенно сохранились.
- Пошли уже,- старик хлопает меня по сапогу, и мы плетемся на берег, где на солнце развалились слоны и патагонские пингвины с носом-морковкой. Двоих из них жутко «ломает»: они лежат на своем белом пузе и делают зарядку – правое крыло вверх, левое взад, левое вверх – правое взад. Синхронно тянут носочек на лапке. Щебечут довольными мордами.
Поглядев на далеких бакланов, рассеяно прослушав лекции от гида, возвращаемся на борт, чтобы перейти в следующую бухту. Бухта Санди. О, это пингвиний муравейник. Тут их больше, чем кур на птицеферме. И далеко не благоухают сии места.
Встав на якорь недалеко от входа в бухту, спускаем лодки, и вот уже люди спешат вниз по парадному трапу, под вопли любопытных пингвинов, что носятся вокруг да около. Занимают места вдоль бортов и отчаливают. После их отъезда, на спущенный до воды трап никто и не смотрит. А между тем, снующие вдоль борта пингвины прямо таки умирают от любопытства.
И вот, первый уже вскарабкался на ступеньку, недоверчиво косится, пробует клювом поручни. Поглазел, важно надулся, что-то проорал коллегам во фраках и смешно запрыгал вверх, балансируя крылышками. За ним потянулась серо-бело-черно-желтая масса. Абордаж! Боцман с матами, махая руками, бесцеремонно прогоняет носатую шайку обратно в воду. Те, резко выражаются и горохом сыпятся с трапа, кто куда. Абордаж отбит, трап задрали повыше.
Лодки еще не успели подойти к берегу, а уже слышен чудовищный гвалт. И все больше ощущается ужасная вонь. Выскакиваем на песок, разбредаемся кто куда. Вообще-то я в этой бухте не единожды был. И никогда не надоедало. Просто садился на песок и смотрел на пингвинов. Я вас уверяю: на этих птиц можно смотреть вечно. Смотреть и смеяться. В этой бухте живут королевские (здоровые птахи, по метру в высоту) и маккуори (мелкие, похожи чем-то на армян).
Так вот, о королевских. Сижу на песке, смотрю по сторонам, идет один такой во фраке. Переваливается, сгорбился. Шел-шел, и что-то ему чайка не понравилась, которая спала в одиночестве, подобрав под себя лапки. Взял курс на нее. Подкрался, изогнулся и смотрит. Долго гипнотизировал, пока чайка глаза не открыла. А как только открыла, так сразу и охренела. Пингвин, видя такое охренение, тут же деловито тыкнул ее клювом. Чайка что-то проорала, вытаращилась и уселась на свою пернатую задницу.
Пингвину это чрезвычайно понравилось, и он ткнул ее еще раз. В свою очередь та подскочила и хотела было уже померяться клювами, но тут подошла остальная горбатая братва в лице пары королевских. Обступили пианисты ее с трех сторон, и давай тыкать клювами. Как палками – тык да тык. Взъерошили и выгнали птичку с теплого места, закрякали что-то между собой, довольно поболтали крыльями и важно поперли куда-то по своим делам.
Или вот еще: мелкий ара (маккуори, мы их арами прозвали) шагал себе, шагал и тут увидел слона (морского, естественно). И сразу захотелось ему слона того объездить. А слон спал, никого не трогал – он устал и копил жир на зиму. Вот, ара подобрался к нему с хвоста и как прыгнет на задние ласты! Крыльями машет, что-то орет – радуется, а слон с перепугу с места в карьер червяком, этот на нем едет, да еще и погоняет. Загнал беднягу в кусты, где тот распластался и быстро притворился трупом.
Насмеявшись, ползу на холм по деревянной лестнице, где у ар устроен роддом. Как только голова очутилась на уровне вершины, сразу понял, откуда вонь по всему берегу. Аж глаза выедает, хоть топор вешай. Вид зато умиляющий: прижавшись друг к другу птицы стоят парами, больше похожи на плющевые игрушки в магазине – мягкие, пушистые, с ярко-желтыми бровями и красным клювом. Так и хочется схватить, прижать и не отпускать. Если бы не эта вонь! Так как я заглядывал в роддом довольно часто, то застал весь процесс «яйцо-птенец». Вылупившиеся детишки – с мизинец, но буквально через месяц, уже с котенка. Горбатые, пузатые, со свалявшимся пухом, орут, требуя хлеба и зрелищ. Честное слово – похожи на карикатурных хулиганов. Только кепок не хватает.
Парочки же, друг за другом ухаживают, чистят перышки, ластятся. Глаза прищуренные, клювы улыбчивые. Поют еще. Да-да. Один задирает голову вверх, задирает туда же свои крылышки и ну, давай, орать премерзко. Орет, ногой топает, крыльями взмахивает и головой то вправо вверх, то влево. Даже слушатели есть. Смотрят, клювами качают в такт. Иногда подпевают. Если не верите, посмотрите фотографии – совсем не вру (положил пятку на грудь).
А еще камушки таскают. У них там что-то вроде дороги жизни – камни лежат на берегу моря, их надо носить на холм. Для людей подъем в две минуты, для пингвина – минут пятнадцать. Вот, спускается, выбирает камушек. Любой не возьмет, нет. Выбирает покрасивее. И в клюве тащит наверх. Теперь проблема: пройти через всех своих соседей. Шагает. И тут начинается. Как и у людей, у них есть свои хитрые и свои завистливые. Завистливый из-под тишка клюнет того, с камушком, он падает, камень из клюва вылетает. Естественно, сразу в драку, пока орут и клюются, кто-то хитрый уже убегает со злополучным камушком. Все, приехали. Семья большая, как говориться.
Насмотревшись, насмеявшись, иду в королевский роддом. Те, по сравнению с арами, тихие и спокойные. Воплей поменьше, драк вообще нет. Птенцы поразили – стоят те же кинги, только одетые в светло-коричневые шубы. Будто специально их ученые в полушубки обряжают овечьи. Из-за этого дети кажутся в полтора раза больше родителей. Зато в их роддоме стоит хибара человеческая с надписью «Продается». Так что, кому дом на острове – милости просим.
Побродив несколько часов, устало плетусь к лодке, заваливаюсь возле нее на песок и жду остальных. Лениво наблюдаю битву двух морских слонов. Встают на дыбы и дубасят друг друга мордами. Минуту дубасят, пять валяются с одышкой. Спортсмены из них никудышные, одни вопли и пуки. Им подражают совсем маленькие слонята – ложатся друг против друга и орут. Простите меня, но их боевой клич уж очень сильно напоминает грозный пук. Поначалу даже удивлялся, как можно так громко и смачно пускать ветры? А главное – такое продолжительное время! Пока не разобрался, откуда все-таки звук вылетает. Поорут, поспят, потом снова поорут и снова поспят. Не жизнь – сказка!
Вот и все остальные, забираемся в лодку, и мне дают руль.
- Я?!- уставился на лодочника.
- Ты, ты. Давай, не дрейфь.
- Ну, это вам пора дрейфить,- бормочу и даю по газам. Если быть предельно скромным и покороче, то – старпом запретил мне возить пассажиров на лодке, ибо: «У них глаза становятся больше, чем объективы их же фотоаппаратов!». Я не стал спорить.
Вот и снова родной борт. После берега, пара прыжков в ванне с хлоркой и устало по трапу в каюту, а потом и в штурманскую. Осталось поднять еще несколько лодок с пассажирами, и мы уходим в Антарктиду – минут на пятнадцать возни. И тут в бухту зашли касатки. Старпом сначала прищурился, потом взревел самолетом и запрыгал на полметра:
- Фооотоооаааппааараааат!!! - и я моментально занял позицию у иллюминатора с камерой наизготовку. Здоровенные черные плавники, больше смахивающие на паруса, стали крейсировать вдоль берега, внося огромные потери в паникующую толпу убегающих слонов и пингвинов. Удар серпом для разом помрачневших пассажиров. Многие пингвинов любят больше своих детей родных. Полчаса ушло китам-убийцам на обед. Потом плавники развернулись и деловито направились в море. Чуть поодаль уже неслись наши лодки…
- Якорь чист!
- В клюз, по-походному!- командуем на бак, делаем две циркуляции, и без гудка оставляем Маккуори в кильватере. Курс наш на мыс Адер, Антарктида. Но если быть точнее, то идем на 180-й меридиан, где по рекомендации лоции будем прорываться сквозь пояс тяжелого льда, который дрейфует в это время года вдалеке от шестого континента. Лично я ни сном, ни духом не предполагал, что добраться до него будет так сложно. По погодным условиям. Дело в том, что летом (декабрь, январь, февраль – лето в южном полушарии), над Антарктидой стоит большой антициклон, а циклоны ходят по кругу. И ветры получаются постоянно одного направления. С запада, на восток. Что из этого получается, читайте ниже…
Шторм
- Держись! – заорал я рулевому и через секунду вылетевшая из темноты пятнадцатиметровая волна с шумом кренит судно на левый борт. Повиснув на поручнях, упершись ногой в стойку приборов, гляжу на кренометр,– Вот это да! 55 градусов!
У рулевого круглые глаза, он цепляется за рулевую колонку, чтобы не улететь и выходит обратно на курс. Корабль швыряет из стороны в сторону с такой скоростью, что цифры на картушке компаса размазываются, их не видно. Командую «носом на волну» и звоню капитану – так и так, волна выше сельсовета, в основном до десяти метров, но периодически подкатывают валы до пятнадцати, ночь, ни черта не видно, предугадать не могу, крен до 55 градусов. Чего делать будем? Тот подумал и: «Давай на курс, если что – звони».
- Выходи на курс. Не так быстро,- сам же устроился на правом борту, чтобы видеть приближающиеся волны, заглядывать в радар и обозревать темень «прямо по носу». Немного не по себе – наш угол заката 70 градусов. После семидесяти, как говорится, не возвращаются. Кренометр покажет только 60, дальше уже нет делений.
Возьмите транспортир, отмерьте, ради интереса, 60 градусов, и представьте, что на такую величину накренился ваш дом. Накренился так быстро, что пол ушел из-под ног, а вы в кровати встали на голову. Ни с того, ни с сего – взяли и встали. Но капитан был спокоен, и значит, мы бесстрашно плелись шестиузловым ходом, подставляя борт чудовищным волнам.
Знаете, странное чувство испытываешь, когда на высоте десяти метров, смотришь сквозь тонкое стекло иллюминатора на водяной вал снизу вверх. Он бесшумно возникает из темноты ночи и с грохотом подхватывает суденышко, валит его на один борт, потом на другой, все летит к чертям, мимо тебя проносится в который раз оторвавшийся стул, какой-то лист бумаги, о! – циркуль прошуршал и судовой журнал. А ты висишь на поручнях, лихо изогнувшись, вглядываешься в стрелку кренометра:
- Видел, да?! 60 градусов!
Рулевой секунду парит (лишь бы не оторвался, а то полетит, зацепит штурвал и положит на борт, не дай бог), потом нащупывает палубу, быстро перекладывает руля, и мы летим уже вправо вниз, зарываемся в воду, которая с шумом лупит в стекла, ходовой мостик раскачивается от вибрации и ударов. Снова показался лихой стул. Ловлю его и запинываю между стойками приборов. И снова:
- Волна!..
Вползший плотник доложил, что на корме из алюминиевой лодки сделало алюминиевый блин, а фальшборт стал графиком синусоиды, крепления крана уже на честном слове держатся и что его стрела вот-вот вылетит из пазов. Весело. Снова бужу звонком капитана…
Открылась дверь, и в проеме показался второй помощник, мы повернули головы, и тут нас в очередной раз накрыло – второй моментально куда-то испарился, хлопнув дверью с той стороны. Я, схватив руками воздух, завалился на спину и с сумасшедшей скоростью помчался по ковролину куда-то на другой борт, цепляя
Когда-то «моряк» и «путешественник» были синонимами. Но согласитесь: когда стоишь у штурвала сам и прешь сквозь волны вперед. И когда ты пассажир… Хоть убейте – в первом романтики больше. Идешь дорогой, которой прошли тысячи и тысячи, чьи руки вот так же сжимали штурвал, чьи глотки так же орали, если что не так. Непередаваемое ощущение. Ну да ладно. Начнем, пожалуй.
Суть текста, скорее эмоции, чем что-то похожее на путеводитель. Место действия: Субантарктические острова, в районе Новой Зеландии, и Антарктида, в районе моря Росса. Снимки не ахти, камеру держал первый год. И отдельное спасибо Марии Ридель, за тыкание моего носа в некоторые вещи.
Начало
Для нас рейс начался во Владивостоке. Долгий, на 25 суток, переход до Новой Зеландии, где мы должны были спешно подготовиться к вылазкам на шестой континент и добрать недостающую часть команды. Переход довольно скучный, особенно для тех, кто моря бороздит уже не первый год – океан все тот же, только цвет меняет: от свинцового на севере, до лазурного на экваторе. Потому развлекались, как могли: матросы шкрябали, красили и красили, все остальные загорали, загорали и загорали. А так же ежедневно доставали штурманов глупым вопросом: «Когда уже придем в порт?!».
Правда, не весь переход пришлось, зевая гулять по мостику, скучающе вглядываясь в пустой горизонт. В Филиппинском море нас таки немного прихватило, и произошел казус с представителем судовладельца, который жил в каюте люкс и ехал с нами до Новой Зеландии. Догнал нас в этом море серьезный циклон, которых в этом гиблом месте всегда предостаточно, и началась болтанка, к ночи только усилившаяся.
И вот, когда даже самые стойкие приняли горизонтальное положение, а слабые, стоя на карачках, в очередной раз отчаянно лаяли на унитаз. Когда ходовая вахта, чертыхаясь, цеплялась за поручни и уже с тупым безразличием глядела на летающие по ходовому мостику мелкие предметы - этому представителю вдруг приспичило. Зов природы, что тут поделаешь. С трудом выбравшись из кровати, он засеменил в гальюн, с причитаниями огибая штормовой каютный хаос.
Но далеко уйти не успел: очередной «девятый вал», с ревом и грохотом, подбросил стальную тушу корабля до низких туч. Подбросил так, что в палубу сначала вдавило, а затем она коварно куда-то исчезла. Морской волк от неожиданности получил крен на свой правый борт, взмахнул ластами и вошел в штопор, расширяя глаза по мере приближения к синеве ковролина. Хрясть! И помчался куда-то в ночь. Не знаю, за сколько секунд он обычно разгонялся до сотни узлов, но под диван вошел быстро и незамысловато. Тот охотно засосал его по резинку семейных трусов, даже не подавившись.
Дед (стармех, сосед по каюте) был разбужен ревом раненного слонопотама за переборкой. Поразмыслив спросонок, что бы это могло значить, было опять заснул, но рев, сопровождаемый уже частой барабанной дробью, повторился. Становилось любопытно, и он выдвинулся на разведку. У дверей замешкался, но несмолкаемый шум придавал решимости – вошел, включил свет…
Господи, в углу из-под дивана, уставясь на него грязными пятками, дико матерясь, махали и изгибались кривые волосатые ножки представилы, растущие из необъятных полосатых трусов хозяина. Немного подергав за мозолистые ступни, и быстро поняв тщетность усилий, дед поскакал за подмогой. Через минуту, опухшая и сонная, бригада чипадейлов, в срочном полураздетом порядке, во главе со злым боцманом, прибыла на место крушения.
Ой, что только не пробовали. И на «раз-два-пошел!» за лапки тянули. И даже пузо ему мазали кремом, мяли, как тесто, с прибаутками, матерками да всякими пахучими звуками. Бесполезно – застрял под диваном как пробка в термосе. Только сначала громко, потом уже и тихо, с хрипотцой умолял, чтоб его оставили в покое спасатели-изверги, пытаясь при этом побольнее лягнуть добродетелей. Боцман же его не слушал.
Боцман, прикинув на свой морской выпуклый, громко предложил завести через иллюминатор веревку на ногу, да попробовать лебедкой дернуть. Под диваном протестующее заматерились, и ножки стали с удвоенной силой отбиваться от «спасителей». После горячих споров пришли к консенсусу – разобрать намертво прибитый к палубе диван. Разобрали, извлекли туловище, которое, почувствовав свободу, обидно пихаясь, с пыхтением скрылось в гальюне, словно мышь в норке. Быстро дали прозвище: Пузо. И снова потянулись дни, похожие один на другой.
При прохождении Северного тропика, сквозь сон слышу по громкой связи объявление вахтенного помощника: «Кто хочет посмотреть на столбы, обозначающие Тропик, может сделать это с правого борта». Смотреть пошли двое – плотник и повариха. Вот они и зачем-то еще я – в трусах, но с фотоаппаратом. Остальные пошли смотреть на тех, кто посмотреть вышел. Конечно же, никаких столбов, только одни насмешки по поводу меня взъерошенного со спрятанным за спиной фотоаппаратом:
- Тут чайка пролетала. Такая вот: с тремя ногами,- и все разом поверили.
Пока ржали и подкалывали, показался по курсу экватор. На этот раз смотреть линию, окружающую земной шар, ни один на палубу так и не вылез. Все любопытствовали на нее через иллюминаторы своих кают, но не признавались в этом даже себе. Зато вечером, соблюдая морскую традицию, тех, кто пересекал экватор впервые, построили по росту, зачитали обращение Нептуна, поздравили. И сразу же коварно облили с ведер, вопя что-то несусветное. Больше всех досталось женщинам, которые вышли на построение в своих вечерних нарядах. Продолжая традицию, дали стакан сорокоградусной «воды морской» и Диплом о пересечении нулевой широты.
Вообще-то на экваторе здорово: чудесное синее море, с рябью мелких волн. Летающие селедки, достигающие иногда порядочных сантиметров. Скачущие туши тунца – размером с хорошего поросенка. Белые и серые тучки, под которыми идет дождь. Дождь, который можно объехать. Дождь, льющий на площади равной среднему стадиону. Старпом сильно возмущался, если не удавалось обрулить подобную аномалию, а боцман с деланным сожалением прятал малярные кисти под навес и уходил с матросами чаи гонять. Приходилось рассчитывать и лавировать, хоть как-то вахта разнообразилась.
Температура за бортом зашкаливала уже за 40, на ходовом мостике за 50, в машинном отделении было все 70. Баня. Ленивые загорающие приобрели шоколадный оттенок, а я грустной буренкой стоял, просунув голову в промежность штор штурманской рубки, где был кондиционер. Приходилось идти наперекор Суворову и держать ноги в холоде, а голову на экваторе. Иногда кто-то приходил поболтать с зорко озирающейся лысой головой.
Жара на людей действует умопомрачительно. На экваторе от нее у буфетной немного ролики покатились встречать тех, кого никогда нет дома. Был уже конец чая, и за столом осталась только вахта вторых: штурман, механик, моторист и матрос. Сидят, едят. Буфетка не спеша режет хлеб в своем закутке напротив. И вдруг в ее голове взорвалась бомба:
- Да когда же вы нажретесь!!! - проревела она своим могучим басом и шлепнула булкой хлеба об стол. Та мячиком спружинила и по дуге улетела куда-то вглубь камбуза. Народ удивленно повернул головы, жующие челюсти застыли. Буфетка с искаженным от ярости лицом, не целясь, пульнула второй булкой хлеба в голову штурману. Того контузило и он завалился навзничь, стянув на штаны кружку с компотом. Матрос и моторист моментально удрали в мертвую зону, где геройски погибли от хохота. Тетку нашу их хохот только еще больше разъярил, и третьей булкой она разнесла очки механику, все еще пребывающему в блаженном удивление. Еле разняли. Вот такое творится с женщинами от долгой работы и мужского невнимания.
Вообще, второму механику везло на таких краль. Рулит он раз на ночную вахту с кружкой чая в одной руке, со старой газетой в другой, как вдруг открывается дверь и оттуда выкатывается повариха – тетя кило на 130. На стриженной ее голове повязан легкомысленный белый бант. Походка – «скачущая первоклашка».
- Ля-ля-ля,- скачет она на вжавшегося в переборку механика,- Правда я на девочку похожа?- поравнявшись с ним. У того уверенно получилось только кивнуть. И она дальше поскакала по своим первоклассным делам. Ей еще предстояло в эту ночь выкинуть все кастрюли, покрасить серой краской изнутри глубокие тарелки и расплющить все наши алюминиевые ложки стыренным у боцмана молотком.
Наконец-то пересекли Южный тропик, где солнце уже жарило в полсилы, и наших женщин немного отпустило. Ночью же, открытые иллюминаторы мостика отлавливали вполне свежий ветер, да равномерный шум разбиваемой форштевнем волны. От одиночества, в темноте начал впадать в созерцание. Притащил табуретку и, как девица в тереме, торчал в огромном проеме, подперев щеку, глядя по сторонам, да вверх. На небо. Меня откровенно поразило количество падающих звезд в этом районе Земли, даже желания закончились, честное слово, и пришлось загадывать себе обеды. Иногда меню совпадало, но страусинные яйца в нашей артелке (место хранения продуктов) так и не появились. Начали загораться новые для северян созвездия:
- Это Южный Крест! – спорю с радистом, отчаянно жестикулируя.
- Нет, это Южный Крест! – с жаром, тыча пальцем в другую часть неба, возмущается он.
Пятиминутная возня с секстаном, расчеты. Все – «марконя» (радист) под улюлюканье повержен, но так и не сдался. Зато не на шутку обиделся, и мы не разговаривали остальные несколько дней. А вот и Новая Зеландия на горизонте. Наконец-то встречу в баре кружку продажного холодного пива.
Кемпбелл, Снерс, Эндерби, Антиподы
После месячного переоборудования в Лителлтоне, начинаем возить страждущих по субантарктическим островам, что чуть южнее Зеландии. Наш борт надолго стал пристанищем орнитологов всех мастей. Довольно фанатичные люди, я бы сказал, научившие меня ловко прятаться за радар. А то когда кто-нибудь из них призывно орал и тыкал пальцем в очередную морскую птаху, то такой вопль сразу же порождал лавину тел, летевшую с одного борта на другой, затаптывавшую все и меня в том числе.
Красивейшие места со странными, для русского, растениями, которые можно увидеть только там. Думаю, все читали морские рассказы о крушениях парусников, о том, как моряки не могли выбраться на берег. Я, выросший на пляже, напрочь отказывался понимать подобное – ползи себе да ползи по песку. Однако – нет. Попробуйте прогуляться по лесу, допустим, на острове Эндерби – не получится. Палки-елки до того плотно стоят, что, надев лыжи, можно прямо по кронам ходить.
Если нужно пробраться, то встаешь на карачки и ищешь лазейки в этом чудо-заборе. Есть еще один выход: найти тропы пингвинов или тюленей и по ним уже семенить на четвереньках. Честно говоря, не знаю, как отличить тропу пингвина, от тропы тюленя – дырка, она и есть дырка. И если вы посреди зарослей, стоя на четырех мослах, встретите пингвина, то ничего не произойдет – лишь испугаетесь. Но если вы там столкнетесь с тюленем! Между прочим, ластоногий может быть и 100 и 300 килограмм. Или полтонны. Перепрыгнули и поползли дальше? Сомневаюсь, хотя возможно. Кстати, о ластоногих.
Высадились мы на острове Кэмпбелл, стоим на старом, небольшом причале заброшенной метеостанции, в ожидание остальных – я, радист, лодочник и егерь из Австралии. Стоим, болтаем. Тут из кустов с ревом появляется нечто большое, темно-коричневое и в припрыжку летит к нам. В мгновение ока радист вспорхнул на высокий помост, лодочник оказался в дверях склада, а я за его широкой спиной. Егерь же даже усом не повел. Эта штука с ревом подскакивает к нему и хвать за бедро. И все.
Мы только рты открыли: морской лев, с ногой в зубах, хитро смотрит снизу-вверх, а австралиец, усмехаясь, сверху-вниз. И ни тебе оторванных конечностей, ни тебе моря крови, ни воплей. Постояли так с полминуты в тишине и ластоногий, ворча и матерясь, пополз в свои кусты. А мы выбрались из укрытий и засыпали егеря вопросами, мол, почему того не сожрали?! Торжество человека над животным? Егерь не выдал секретов партии. Хитро отмолчался, спрятавшись за темными стеклами очков...
А еще на Кэмпбелле гнездятся альбатросы. Самые большие, но и самые вымирающие. До их гнезд ведет деревянный тротуар. Километра три пыхтеть в горку, но организм только рад подобным нагрузкам. Один из альбатросов соорудил свое гнездо прямо у нашей тропы. Птица-то не маленькая – с гуся-переростка, да в кепке и кирзовых сапогах – подходить близко к такому увальню страшновато. Один клюв полуметровый чего только стоит. Приходилось обходить буераками.
Несколько месяцев мимо него вот так похаживал периодически. Сначала была птица, потом аист скинул ему яичко килограммовое. Затем оно исчезло и под родителем зашевелилось что-то такое мелкое, страшное. А уже после – пушистый светло-серый комок писка, громко заявил свое право на биомассу этого мира. Чуть выше гнездились остальные. Фотоаппарат на «Товсь», котом крадусь между кочек.
- Ложись!!!- вдруг заорал радист, и я удивленно на него обернулся. Через секунду над головой что-то просвистело, и над козырьком моей бейсболки пронесся первый альбатрос. Ого, себе! Туша с трехметровым размахом крыльев! Разворачиваюсь – вот еще один пикирует. Прямо в лоб несется. Приседаю. Свист над козырьком. Как ни странно, очень быстро доходит, что пора валить от гнезд подальше. В принципе, в лоб они не втыкаются, так, пугают, проносясь поверх голов. Но ощущения неприятные.
Или встанет такая чайка на тропе и любопытно разглядывает двуногого, вытянув шею. Меня совсем не боится. Это я скорей мандражирую – птица по пояс будет. Пшикание и кышание на альбатросов не действуют, проходится неуклюже обходить по кочкам.
Возвратившись на судно, замечаю, что наши нерусские коллеги в каком-то нервном возбуждении: пропал пассажир. Тут же создается поисковый отряд – парни битые, почти все егеря да следопыты – и отправляется на поиски. Через час нашли старикана, который сошел с тропы и пошагал в неведомую даль. Возвращаться отказывался напрочь. Делать нечего, сходили за носилками, хитро связали пациента, уложили и вынесли на руках до лодки.
Все, вира якорь, уходим. На мостике появился один из пассажиров – седой, но крепкий еще, лет 70 ему. Показывает свои фотографии, что-то лопочет. Сначала мне с матросом любопытно только из вежливости, потом уже просто любопытно – на снимках этот же остров, но в 60-х годах. Наш мэн еще молод и строен, в шортах, с ружьем в правой руке. И огромной кучей баранов по левую руку. Как и в Австралии была общеизвестная проблема с завезенными когда-то туда кроликами, так и на этом острове существовала проблема овец. К ее решению подошли довольно радикально: набрали молодчиков с ружьями и вуаля, барашки.
- Мы тогда разделили остров заборами для облегчения своей задачи. На фотографиях видно, как овцы съели все, до чего смогли дотянуться – ни грамма травы не осталось,- рассказывает, а заодно и показывает. Действительно – чисто, как в Сахаре. Даже не верится, что этот, поросший травой и кустами, остров, был когда-то совершенно лысым. Одни люди растили, другие – убивали. Все, как обычно у хомо сапиенс. Ну, да ладно, мы уже вышли из бухты и взяли курс в другие места.
Помните рекламу Баунти: пальмы, теплое море, красотки и кокосы в шоколаде? Не тут-то было! Баунти, на самом деле – это обгаженный птицами кусок скалы посреди моря. Ни то, что пальмы, травинки не найдешь! Зато есть что-то вроде фонтана. Когда волна заходит в грот и выплевывается через маленькую дырочку в скале, то в высоту струя вылетает метров на пять, порождая маленькую радугу.
Пока шли до следующих островов, устроил фотосессию боцману и плотнику, которые подрабатывали мытьем посуды на камбузе. Затем небольшая возня с графическим редактором и вот:
- Это что за фигня!- орет боцман, залетая после обеда ко мне в каюту.
- Где?!- удивляюсь я, и на всякий случай отсаживаюсь подальше.
- Вот это!- хлопая кладет на мой стол цветной рекламный плакатик размером А4. Читаю, написано по английски: «Секс-машины. Всего за 10 баксов Стручек (боцман) и Кукуруза (плотник) сделают с вами все!», и телефон каюты боцмана.
- Кхм. Ничего себе вы, парни, даете! Сколько уже заработали?- тут же он пытается меня задушить, вырываясь, узнаю, что уже с утра две бабульки названивают с какими-то недвусмысленными намеками. Неплохо – мои ночные труды не пропали даром. Плотник потом тоже приходил. Со стамеской. Эх, неблагодарные.
Острова Антиподы – крассссотища! Высоченные скалы, покрытые белым, как снег налетом. А в скале грот. Солнце, отсвечивая на мокрых камнях, играет зайчиками на его стенах. Кажется, что посреди грота лежит куча золота. Ничего подобного не видел ни до, ни после. И тут же скала в виде невесты с фатой (грудь пятого размера!), которую держит медвежонок, стоя на задних лапах. Больное воображение скажете, но уж очень похоже.
На Эндерби, про елки-палки которого я уже заикался выше, умопомрачительные радуги. Одна, вторая, две сразу. Высаживаешься в бухте и шуруешь мимо лежбища морских львов, мимо дикой стоянки давно немытых ученых. Шуруешь до тротуара (и тут есть деревянная дорожка!) и уже по нему на другую сторону острова. Сквозь лесок, потом через луг и вот он – Край Мира. Огромный валун над обрывом. Осторожно выглядываешь – беснующееся море бьется в пене об острые зубы Края Мира.
Странное ощущение: стоишь в непромокаемой куртке под мелкой моросью, тебя обдувает холодный ветер, стоишь на обрыве необитаемого острова, черти где на дальнем юге. Осознание, что до первого нормального жилья, с ванной и двуспальной кроватью, не одна сотня миль… Вдыхаешь полной грудью соленый воздух морских приключений. Пропускаешь его сквозь улыбку низкому, серому горизонту над океаном. Здорово.
Пора и возвращаться на родную палубу. Шагаю к лежбищу, потом мимо него к будке ученых, где назначено место сбора. Шагаю, поглощенный собой, никого не трогаю, уже и львы показались. Вдруг кочка справа оживает и с ревом, скаля желтые клыки, скачет ко мне. Зрелище не для слабонервных. Выпрыгнув из штанов, от неожиданности, убегаю на бугор. Там уже можно оглядеться, да отдышаться. Черт! Самка льва то ли грелась, то ли в засаде сидела – шкура светлая, как песок. Лежит в ямке. В паре метрах пройдешь, не заметишь. О, еще одна и еще. Намечаю маршрут обхода и уже осторожно, шлепаю к ученым.
Те живут в несуразном фанерном вагончике. Подошел ближе, там уже сидят несколько уставших пассажиров. Завалился на траву рядом с ними, подстелив спасательный жилет. Содрогаясь, наблюдаю, как ученый анатомирует львенка. Вокруг него собираются местные поморники. Расправляют крылья, противно орут. Территория у них уже поделена на сектора, то и дело дерутся за летящие куски мяса. Легонько пинаю одну такую галдящую птицу, что бесцеремонно уселась мне на ноги. Совсем людей не боятся, орлы.
Из моря осторожно вылезает желтоглазый пингвин и, неуклюже переваливаясь, растопырив крылышки, крадется по ручью в лес. Косится. Иди, давай! Убегает.
А на лежбище вой, вопли, рев – самцы постоянно в движении, кто-то кувыркается в волнах, кто-то кого-то дерет на песке. В кровь. Все поделено на гаремы и усиленно охраняется. Иногда самки пытаются удрать – их догоняют, бесцеремонно хватая за шкирку, забрасывают обратно в гарем. Жалкая участь.
Вот и лодка. Через десять минут уже торчу в штурманской рубке, готовя карты для дальнейшего перехода.
- Гляди,- склонился над картой Эндерби вместе со своим матросом,- Тут кто-то на камни вылетел. Ого! Полтора столетия назад. А вот еще и еще – видимо, китобои или шхуны, промышлявшие добычей морского зверя. Не повезло парням.
- Якорь чист!- докладывают с бака, и мы снова возвращаемся в океан.
Кстати, я совсем забыл упомянуть небольшой островок Снерс. Скалистый, заросший кустарником – он первый на пути в Антарктиду. Под островом целая сеть тоннелей. Мы осторожно на лодках катались там с фонарями, а под нами, на глубине двух-трех метров, носились любопытные тюлени. Лодочники говорили, что по этим гротам можно пройти сквозь весь остров и выехать на другой стороне, но сами далеко не заплывали – запросто можно заблудиться.
А снаружи уже образовалась смешная очередь из прыгающих вверх пингвинов. Сидим, наблюдаем, как они карабкаются на скалу, и тихо смеемся. Вдруг знакомый боевой клич орнитологов и меня снова затоптали, но уже в лодке – угольный воробей, который водится только на Снерсе. Редкие кадры сыпятся щелчками. А я в тот день забыл фотоаппарат.
Маккуори
А вообще, где рай для пингвинов, так это на Маккуори – довольно большой остров, южнее Австралии и ей же принадлежащий. Скажу честно: океан в этих местах погодой не балует – шесть метров волна и выше. Иногда до десяти. Можете не верить, но я уже положил руку на сердце. В такие «качели» в судовых коридорах обычно ни души – пассажирские тела недвижимы в склепах душных кают. Только редкие мокрые пятна на ковролине прохода – кого-то вывернуло. Бедняга. Зато как приятно стоять вахту в компании с парой тройкой тихо беседующих людей, а не с десятком горлопанов. Вообще-то наши пассажиры не всегда просто туристы. Среди них нередко можно встретить профессоров и университетских преподавателей, которые устраивают себе что-то вроде практики, набирают материал.
- А это что? – спрашивает один из старичков от делегации, вежливо стоящей в стороне и наблюдающей меня за перещелкиванием тумблеров.
- Это? – не отрываясь от тубуса с серьезным лицом – Это радар. Поглядите,– и к тубусу потянулась очередь любопытных поглазеть на цель, в виде светящейся точки. Все скромные, руки по швам.
- А айсберги он тоже показывает? – вкрадчиво интересуется кто-то из очереди.
- Еще бы. Мили за четыре ледовые поля, а за 12 уже и айсберги бьет – смотря какой размер.
Мгновенно стал любимцем публики. Хитрецы. За первый замеченный айсберг уже назначена удивительная награда – бутылка спирта. Действует лотерея. Заключаются пари, на какой широте ждать кусок ледника. За радаром глаз да глаз, чтобы не включали втихаря, уклончиво шутишь о широтах, где уже возможны появления льдов – все должно быть по-честному. Стоят, шумно обсуждают навигационную карту, что-то считают, кто циркулем, кто пальцами. Иногда шутишь над ними, несмотря на их благородные седины:
- Может, видали, там над нами антенна крутится? – старичок, который недавно спрашивал про радар, кивает,– Излучение такое, что мы иногда на ней кур жарим,– не краснея, и без улыбки вру.
- Жарите кур?! – глаза блюдцами.
Посылаю его проверить готовность, ибо пять минут назад собственноручно цеплял три курицы к антенне радара. Вырубаю, чтобы не крутилась. Ушел. Из толпы пассажиров, стоящей рядом, раздаются сдержанные смешки – он уже не первый, кто ходит «цыплят снимать». Через пять минут под общий хохот появляется растерянный, летят подначки, хлопают по плечу. Улыбаясь, гляжу в тубус, щелкаю тумблерами – не подходи, занят…
- Кит!!! – орет впередсмотрящий и несколько десятков человек, толкаясь, летят к бортовым иллюминаторам – бинокль переходит из рук в руки. Вид огромного млекопитающего приводит в восторг всех.
- А вот у нас, в Охотском море, кашалоты воот такие! Из сараев кур воруют по ночам.
Уже не верят. Эх, надо поменьше врать.
А вот и остров. Кидаем якорь напротив научной станции. Около ста лет назад, тут добывали жир из морских слонов. О той жестокой липосакции свидетельствуют ржавые бочки, да доисторический бытовой мусор, сваленный горкой посреди поселка ученых на радость туристам. Выбираемся на берег, где нас уже встречают с улыбкой. Шагаем в центр Сити.
- О! Смотрите! Какая Мышка! – возглас полный восторга, щелкают фотоаппараты. Мышь серая сидит перед носом слона бурого, беспардонно валяющегося у дороги. Слон спит и от его редкого, шумного дыхания уши мышки то опадают, то наливаются силой и трепещут, как праздничные флаги на столбах. Мышь бьется в кайфе от массажа, лапки на груди сложила.
Вот уже подошли к первым зданиям. Предупредительный окрик – встали, вертим головами. Вдруг на сарае с шумом уходит вверх трехметровая воротина и оттуда галопом выскакивает мужик в химзащите с бежевым шаром в правой руке, который больше него раза в два. Проскакав мимо нас, он спотыкается и выпускает шар в небо. Тот быстро уносится в стратосферу, болтая на прощанье зондом. Мы стоим, открыв рты, уж больно все неожиданно и быстро произошло.
- Sorry,- бубнит мужик сквозь противогаз и скрывается в своем сарае.
А вот и главная площадь – небольшие коттеджи, какие-то сарайчики. Все из старого дерева. Кофе, раздача сувениров, административные формальности в одном из них. Я же валяюсь на завалинке больной и забытый, греюсь на скупом до тепла южном солнышке. Никого из ученых не видно – то ли задействованы в формальностях, то ли спят.
- Как ты сегодня?- рядом приземляется огромный дед, какой-то спецназовец в прошлом. С ним за руку не здороваюсь. Как ни протянешь руку, так охота сразу же ноги протянуть – мои пальцы так и норовят сломаться в этих клещах.
- Да ничего, вроде. Так, мутит немного,- улыбаюсь, но глаз не открываю – тепло на солнышке валяться. Ленивый стал.
Дед с интересом разглядывает стенд на стене с фотографиями местных красот: северное сияние, база в снегу, брачный подскок патогонского пингвина. Красивые кадры. Мне тоже они понравились. А вот и опоенные пассажиры с хихиканьем высыпали из кофе-сарая, побежали фотографировать столетний бытовой мусор, бережно собранный со всего острова и кучкой сваленный в центре площади. Котлы для топленого жира и колесо от телеги особенно сохранились.
- Пошли уже,- старик хлопает меня по сапогу, и мы плетемся на берег, где на солнце развалились слоны и патагонские пингвины с носом-морковкой. Двоих из них жутко «ломает»: они лежат на своем белом пузе и делают зарядку – правое крыло вверх, левое взад, левое вверх – правое взад. Синхронно тянут носочек на лапке. Щебечут довольными мордами.
Поглядев на далеких бакланов, рассеяно прослушав лекции от гида, возвращаемся на борт, чтобы перейти в следующую бухту. Бухта Санди. О, это пингвиний муравейник. Тут их больше, чем кур на птицеферме. И далеко не благоухают сии места.
Встав на якорь недалеко от входа в бухту, спускаем лодки, и вот уже люди спешат вниз по парадному трапу, под вопли любопытных пингвинов, что носятся вокруг да около. Занимают места вдоль бортов и отчаливают. После их отъезда, на спущенный до воды трап никто и не смотрит. А между тем, снующие вдоль борта пингвины прямо таки умирают от любопытства.
И вот, первый уже вскарабкался на ступеньку, недоверчиво косится, пробует клювом поручни. Поглазел, важно надулся, что-то проорал коллегам во фраках и смешно запрыгал вверх, балансируя крылышками. За ним потянулась серо-бело-черно-желтая масса. Абордаж! Боцман с матами, махая руками, бесцеремонно прогоняет носатую шайку обратно в воду. Те, резко выражаются и горохом сыпятся с трапа, кто куда. Абордаж отбит, трап задрали повыше.
Лодки еще не успели подойти к берегу, а уже слышен чудовищный гвалт. И все больше ощущается ужасная вонь. Выскакиваем на песок, разбредаемся кто куда. Вообще-то я в этой бухте не единожды был. И никогда не надоедало. Просто садился на песок и смотрел на пингвинов. Я вас уверяю: на этих птиц можно смотреть вечно. Смотреть и смеяться. В этой бухте живут королевские (здоровые птахи, по метру в высоту) и маккуори (мелкие, похожи чем-то на армян).
Так вот, о королевских. Сижу на песке, смотрю по сторонам, идет один такой во фраке. Переваливается, сгорбился. Шел-шел, и что-то ему чайка не понравилась, которая спала в одиночестве, подобрав под себя лапки. Взял курс на нее. Подкрался, изогнулся и смотрит. Долго гипнотизировал, пока чайка глаза не открыла. А как только открыла, так сразу и охренела. Пингвин, видя такое охренение, тут же деловито тыкнул ее клювом. Чайка что-то проорала, вытаращилась и уселась на свою пернатую задницу.
Пингвину это чрезвычайно понравилось, и он ткнул ее еще раз. В свою очередь та подскочила и хотела было уже померяться клювами, но тут подошла остальная горбатая братва в лице пары королевских. Обступили пианисты ее с трех сторон, и давай тыкать клювами. Как палками – тык да тык. Взъерошили и выгнали птичку с теплого места, закрякали что-то между собой, довольно поболтали крыльями и важно поперли куда-то по своим делам.
Или вот еще: мелкий ара (маккуори, мы их арами прозвали) шагал себе, шагал и тут увидел слона (морского, естественно). И сразу захотелось ему слона того объездить. А слон спал, никого не трогал – он устал и копил жир на зиму. Вот, ара подобрался к нему с хвоста и как прыгнет на задние ласты! Крыльями машет, что-то орет – радуется, а слон с перепугу с места в карьер червяком, этот на нем едет, да еще и погоняет. Загнал беднягу в кусты, где тот распластался и быстро притворился трупом.
Насмеявшись, ползу на холм по деревянной лестнице, где у ар устроен роддом. Как только голова очутилась на уровне вершины, сразу понял, откуда вонь по всему берегу. Аж глаза выедает, хоть топор вешай. Вид зато умиляющий: прижавшись друг к другу птицы стоят парами, больше похожи на плющевые игрушки в магазине – мягкие, пушистые, с ярко-желтыми бровями и красным клювом. Так и хочется схватить, прижать и не отпускать. Если бы не эта вонь! Так как я заглядывал в роддом довольно часто, то застал весь процесс «яйцо-птенец». Вылупившиеся детишки – с мизинец, но буквально через месяц, уже с котенка. Горбатые, пузатые, со свалявшимся пухом, орут, требуя хлеба и зрелищ. Честное слово – похожи на карикатурных хулиганов. Только кепок не хватает.
Парочки же, друг за другом ухаживают, чистят перышки, ластятся. Глаза прищуренные, клювы улыбчивые. Поют еще. Да-да. Один задирает голову вверх, задирает туда же свои крылышки и ну, давай, орать премерзко. Орет, ногой топает, крыльями взмахивает и головой то вправо вверх, то влево. Даже слушатели есть. Смотрят, клювами качают в такт. Иногда подпевают. Если не верите, посмотрите фотографии – совсем не вру (положил пятку на грудь).
А еще камушки таскают. У них там что-то вроде дороги жизни – камни лежат на берегу моря, их надо носить на холм. Для людей подъем в две минуты, для пингвина – минут пятнадцать. Вот, спускается, выбирает камушек. Любой не возьмет, нет. Выбирает покрасивее. И в клюве тащит наверх. Теперь проблема: пройти через всех своих соседей. Шагает. И тут начинается. Как и у людей, у них есть свои хитрые и свои завистливые. Завистливый из-под тишка клюнет того, с камушком, он падает, камень из клюва вылетает. Естественно, сразу в драку, пока орут и клюются, кто-то хитрый уже убегает со злополучным камушком. Все, приехали. Семья большая, как говориться.
Насмотревшись, насмеявшись, иду в королевский роддом. Те, по сравнению с арами, тихие и спокойные. Воплей поменьше, драк вообще нет. Птенцы поразили – стоят те же кинги, только одетые в светло-коричневые шубы. Будто специально их ученые в полушубки обряжают овечьи. Из-за этого дети кажутся в полтора раза больше родителей. Зато в их роддоме стоит хибара человеческая с надписью «Продается». Так что, кому дом на острове – милости просим.
Побродив несколько часов, устало плетусь к лодке, заваливаюсь возле нее на песок и жду остальных. Лениво наблюдаю битву двух морских слонов. Встают на дыбы и дубасят друг друга мордами. Минуту дубасят, пять валяются с одышкой. Спортсмены из них никудышные, одни вопли и пуки. Им подражают совсем маленькие слонята – ложатся друг против друга и орут. Простите меня, но их боевой клич уж очень сильно напоминает грозный пук. Поначалу даже удивлялся, как можно так громко и смачно пускать ветры? А главное – такое продолжительное время! Пока не разобрался, откуда все-таки звук вылетает. Поорут, поспят, потом снова поорут и снова поспят. Не жизнь – сказка!
Вот и все остальные, забираемся в лодку, и мне дают руль.
- Я?!- уставился на лодочника.
- Ты, ты. Давай, не дрейфь.
- Ну, это вам пора дрейфить,- бормочу и даю по газам. Если быть предельно скромным и покороче, то – старпом запретил мне возить пассажиров на лодке, ибо: «У них глаза становятся больше, чем объективы их же фотоаппаратов!». Я не стал спорить.
Вот и снова родной борт. После берега, пара прыжков в ванне с хлоркой и устало по трапу в каюту, а потом и в штурманскую. Осталось поднять еще несколько лодок с пассажирами, и мы уходим в Антарктиду – минут на пятнадцать возни. И тут в бухту зашли касатки. Старпом сначала прищурился, потом взревел самолетом и запрыгал на полметра:
- Фооотоооаааппааараааат!!! - и я моментально занял позицию у иллюминатора с камерой наизготовку. Здоровенные черные плавники, больше смахивающие на паруса, стали крейсировать вдоль берега, внося огромные потери в паникующую толпу убегающих слонов и пингвинов. Удар серпом для разом помрачневших пассажиров. Многие пингвинов любят больше своих детей родных. Полчаса ушло китам-убийцам на обед. Потом плавники развернулись и деловито направились в море. Чуть поодаль уже неслись наши лодки…
- Якорь чист!
- В клюз, по-походному!- командуем на бак, делаем две циркуляции, и без гудка оставляем Маккуори в кильватере. Курс наш на мыс Адер, Антарктида. Но если быть точнее, то идем на 180-й меридиан, где по рекомендации лоции будем прорываться сквозь пояс тяжелого льда, который дрейфует в это время года вдалеке от шестого континента. Лично я ни сном, ни духом не предполагал, что добраться до него будет так сложно. По погодным условиям. Дело в том, что летом (декабрь, январь, февраль – лето в южном полушарии), над Антарктидой стоит большой антициклон, а циклоны ходят по кругу. И ветры получаются постоянно одного направления. С запада, на восток. Что из этого получается, читайте ниже…
Шторм
- Держись! – заорал я рулевому и через секунду вылетевшая из темноты пятнадцатиметровая волна с шумом кренит судно на левый борт. Повиснув на поручнях, упершись ногой в стойку приборов, гляжу на кренометр,– Вот это да! 55 градусов!
У рулевого круглые глаза, он цепляется за рулевую колонку, чтобы не улететь и выходит обратно на курс. Корабль швыряет из стороны в сторону с такой скоростью, что цифры на картушке компаса размазываются, их не видно. Командую «носом на волну» и звоню капитану – так и так, волна выше сельсовета, в основном до десяти метров, но периодически подкатывают валы до пятнадцати, ночь, ни черта не видно, предугадать не могу, крен до 55 градусов. Чего делать будем? Тот подумал и: «Давай на курс, если что – звони».
- Выходи на курс. Не так быстро,- сам же устроился на правом борту, чтобы видеть приближающиеся волны, заглядывать в радар и обозревать темень «прямо по носу». Немного не по себе – наш угол заката 70 градусов. После семидесяти, как говорится, не возвращаются. Кренометр покажет только 60, дальше уже нет делений.
Возьмите транспортир, отмерьте, ради интереса, 60 градусов, и представьте, что на такую величину накренился ваш дом. Накренился так быстро, что пол ушел из-под ног, а вы в кровати встали на голову. Ни с того, ни с сего – взяли и встали. Но капитан был спокоен, и значит, мы бесстрашно плелись шестиузловым ходом, подставляя борт чудовищным волнам.
Знаете, странное чувство испытываешь, когда на высоте десяти метров, смотришь сквозь тонкое стекло иллюминатора на водяной вал снизу вверх. Он бесшумно возникает из темноты ночи и с грохотом подхватывает суденышко, валит его на один борт, потом на другой, все летит к чертям, мимо тебя проносится в который раз оторвавшийся стул, какой-то лист бумаги, о! – циркуль прошуршал и судовой журнал. А ты висишь на поручнях, лихо изогнувшись, вглядываешься в стрелку кренометра:
- Видел, да?! 60 градусов!
Рулевой секунду парит (лишь бы не оторвался, а то полетит, зацепит штурвал и положит на борт, не дай бог), потом нащупывает палубу, быстро перекладывает руля, и мы летим уже вправо вниз, зарываемся в воду, которая с шумом лупит в стекла, ходовой мостик раскачивается от вибрации и ударов. Снова показался лихой стул. Ловлю его и запинываю между стойками приборов. И снова:
- Волна!..
Вползший плотник доложил, что на корме из алюминиевой лодки сделало алюминиевый блин, а фальшборт стал графиком синусоиды, крепления крана уже на честном слове держатся и что его стрела вот-вот вылетит из пазов. Весело. Снова бужу звонком капитана…
Открылась дверь, и в проеме показался второй помощник, мы повернули головы, и тут нас в очередной раз накрыло – второй моментально куда-то испарился, хлопнув дверью с той стороны. Я, схватив руками воздух, завалился на спину и с сумасшедшей скоростью помчался по ковролину куда-то на другой борт, цепляя
просмотров 1497
Оценка:
Отобразить: Комментарии (2) Творческие ответы (2)
Афиша. Книги
Последние объявления
Продам лекарство пропицил, 4 упаковки,получен 5 июля 2015 с Хабаровска, но оно теперь не нужно, так как операция прошла успешно.Может кто ищет это лекарство?
Телефон: 89147474692
ЮРИДИЧЕСКАЯ ЗАЩИТА ОТ КРЕДИТНЫХ ДОЛГОВ И ВСЕХ, КТО НАХОДИТСЯ В КРЕДИТНОЙ ЯМЕ. Списание просроченных кредитов. исковые заявления в суд на банки и коллекторов, претензии в банк, возврат страховок, оплаченных незаконных комиссий и процентов.
Телефон: 8-914-763-12-15
|
|
Комментарии
Относиться к сему, как к рассказу. Всякие штуки, навроде:"Вранье!"... Говорите, если хотите. ))
Войдите или зарегистрируйтесь.