Переполох в клинике

Случилось это в далеком 20 веке, в 1912 годе, в уездном городе Кратуево, в котором приютилась на окраине и тихо существовала клиника для душевного лечения от нервного растройству.

Лечили так себе, в основном утренними обходами, да примочками бабы Нюры.

Бывало приложится кузнец, по праздникам. Да так приложится, что голова звенела потом дня три. Но, главРвач этого буйства не одобрял и всячески наставлял проказников добрым, поучительным словом.

«Относимся к этому природному явлению стоически, психически разорванное общество» — вещал он, встав на табуретку в центральном коридоре.

То самое утро сразу не задалось. По коридорам бегал всклокоченный санитар, страдающий отдышкой и перегаром, который отвечал за стенную газету в учреждении.

«Бяда, Бяда!» — кричал он.

Пациенты высыпали в коридор, протирая опухшие лица и лениво ковыряя в носу.

«Бяда» — продолжал голосить санитар, становясь похожим на дядю Федю, которого намедни упекли в карцер со стенами оббитыми матрацами.

— Что случилося, БорисычЪ, не томи? Голосишь, как ошалелый.

— Приезжал урядник с губернии с сатрапами, учинил обыск в кабинете Александра Венедиктовича. Нашел*с три мешка мяса деревенского, а на хате его еще 43 мешка мясца иноземного, особого вкуса и запаху. Бяда, чай подбросил урядник то мясце, со своими держимордами. Привез и подбросил, в наглую.

А говорят, сдал его лавочник из городу, который то мясо получал для нашей клиники за деньги казенные и не довозил частью. Частью опять в свою лавку возвращал, часть в погреб прятал.

«Что же делать… что же делать… Пропадем без Венедиктовича « — продолжал голосить БорисычЪ, нервно поглаживая короткими пальчиками округлое пузо. Понимал, не возьмут его в газетенку губернскую взад. Места хлебные заняты, а отседова попрутЪ, обязательно попрутЪ, всенепременно.

«Нужно народ поднимать» — решил он. МозгЪ в голове бешено и непривычно натужно работал, что вызывало покраснение рожи лица.

«Дело нужное, дело богоугодное, поднять народ» — так решила начальник фин. части учреждения мадам Пирацуева. Она, конечно, всем этим осталась очень недовольна и потому надела длинную нитку крупного жемчуга, спускавшуюся ниже пояса и шляпку французской соломки. «Иначе на зарплату не проживешь без кормильца» — подумала, выслушав нервного Бирисыча с пока еще работающим евоным мозгом.

(Так как расточительность поглощала все доходы мадам Пирацуевой, то ей часто приходилось быть щедрой только на словах. Потому, когда ей нужно было кого-нибудь наградить, то она забавно говорила в нос: «Напомните мне пообещать вам что-нибудь».)

Пирацуева сказала: «Вперед» и, задвинув мощной ножкой последний мешок с иноземным мясом себе под стол, который еще не успела вывезти в попыхах, пошла в атаку по коридорам учреждения.

«А ведь давно слухи ходили, что-то тут не чисто. Видимо на место Венедиктовича метит тот лощеный-столичный франт. Интерес что ли имеет? Подлец, а как елей в уши льет, заезжая на раков с пивом!»

— БорисычЪ, пошли в дальнюю палату. Поговорим с тамошним людом. Авось клюнут.

И БорисычЪ держась за округлое пузо, мелко посеменил за Парацуевой в палату № 6.

«Болезненные вы мои» — молвил он воздев к потолку короткие ручки, входя в обшарпанную дверь, висящую на одной петле (тут были тихие и не буйные, потому не опасныя).

— Болезные, случилось горе у всех у ВАС. Александра Венедиктовича увез урядник, дело шьет. Говорит, не мог он 43 мешка иноземного мяса прикупить в лавчонке нашей на свое денежное удовольствие. А ведь лукавит, хитрая рожа. А могетЪ Венедиктович копил то мясо под столом все эти годы? Что, много ему надо на? Не дайте пропасть кормильцу!

В общем так, если не крикнем на ярмарке об отношении добром к нему, о том, как заботился о нас — кранты всем. Придет новый и вконец разорит клинику.

(Да и меня попрет — подумал он. На что я буду жить? На жалование? Скупая слеза санитара скатилась по опухшей морде лица, цепляясь за щетину.)

«Болезные вы мои» — продолжал голосить он — «вспомните сколько добра он вам сотворил. Вот тебе, Семеновна, помнишь носовой платок, который он выделил вне очереди?»

«Конечно помню, было дело, чего уж тут скрывать?» — молвила она, стыдливо прикрывая подраную юбку обеими руками.

— Да, и каков ремонт он нам сотворил шикарный, стены бревнами подпер, краской все пятна замазали. А по центру в холле поставил «фонтан» -питьевой. С бетону, украшенного мраморной крошкой, с местного карьеру.

(Помню, помню. Мраморная крошка с бетоном тогда прошли как Уральский малахит, за то конюшня появилась новая у Александра Венедиктовича, дай бог ему благополучия — вспоминал главный по стенгазете и воспитанию психологических пациентов)

«Вот» — вступила мадам Парацуева — «значится все довольные были? Тогда нужно голосить. Иначе фонтан малахитовый (Ох, прости господи, что несу…) отберут и воду перекроют жадные урядники с пришлыми чиновниками»

Тут, не к месту вступил Колька-дурачок из дальнего корпуса. Случайно в столовую проходил за краюхой хлеба вчерашнего. Вращая одной глазницею и внимательно подсматривая на Парацуеву другой, начал что-то невнятно бурчать:

— Так ведь это… идрить-колотить…ужо три корпуса развалилося из восьми. Все постояльцы переехали в уцелевшие. За место на койке в главном корпусе уже три драки были.

«Что-то тут не вытанцовывается» — размышлял он. Дурак-дураком, а думать пыталси. Дурак жетЪ, что с него взять. Не понимает глобальности моменту.

«Чурбан ты несусветный» — Парацуеву аж подбросило от такой наглости - «Ты что, совсем одним глазом уже не видишь какой у меня в кабинете ремонтище сделан от забот самого главного? Прекрати им вращать и посмотри обеими! На двести рублевЪ тока дубовых панелей, с Архангельску везли параходом. И до вас очередь дойдет. Уже плотников нашли вам сортир на улице делать, из досок новехоньких, неоструганых. В следующем году и начнем как г*вно под старым нужником отмерзнет апосля зимы. «Откуда его столько?» — грозно прикрикнула она — «жрете поди втихаря вне распорядку? Малчать когда я спрашиваю!!!»

Все бы плакали тунеядцы!

Благодарить надо «Сечкин и сын» за то, что они тут лес пилят на нашем участке больничном и чуток дров на зиму нам подбрасывают, да на продажу оставляют. От, неблагодарные вы!

«А у нас и печь развалилося» — донесся слабый голосок из-за угла, неуверенно так и тихо. Но, тут же и смолк. То ли грохнулся там, то ли испужался свое смелости непотребной.

БорисычЪ тут как тут и из-за спины показал пухленький кулак всей палате. Всем пяти болезненным на голову буйную. Понимал, паршивец. Венедиктович сгинет, накрылся у евоной жинки маленький бизнес по организации праздников в этом заведении. Кто ж теперь денег даст? Поди теперь другая жинка найдется у кого следующего?

Уфф, аж затрясло от растройству. Так затрясло, что кушать стоя только мог.

В общем все катилось вниз, катилось как-то медленно, но уверенно.

Да, еще старший санитар из моргу пропал куда-то, конюший пропал и повар с поварихой.

«У-ууу, гады» — завопил БорисычЪ — «прячут мясо иноземное, в город повезли… вернутся ли оглоеды?»

Тем временем, палата № 6 писала петицию, обращаясь к остальным обшарпаным корпусам, с просьбой поддержать «Собирателя иноземного мяса» и челом били приструнить зарвавшегося урядника заезжего.

А когда взошло солнышко, вся остальная клиника вышла под его лучи и весело щурясь удовлетворенно лузгала семки на скамеечках.

Как бы то нибыло, но могетЪ теперь и им перепадет мясца в обеденный час. Не токма центральному корпусу, но и корпусу осьмому, еще стоявшему покосившись на задворках. Хоть в рыбный день, хоть не мясца, а карасика с озеру, но перепадет.

Другой глав. рвачЪ придет? Обязательно придет…

Шел апрель 1912 года.

PS

Суд по делу Александра Хорошавина состоится в Южно-Сахалинске. Дата заседания суда пока не известна.