ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
Комната с обычной мебелью начала девяностых годов прошлого века. Полки с книгами, столик с пишущей машинкой. Виктор один, печатает, затем встает, разминается.
Виктор. /один/ Славно поработал… Такое ощущение, будто кто-то стоит за спиной и диктует, а я только успеваю записывать, пока не устанут руки…
/входит Валерия с ребёнком на руках/
Валерия. Погуляли, теперь бай…
Виктор. /Подходит и заглядывает/ Ещё не спит, шурудилкин?
Валерия. /улыбается/ Весь в тебя, живчик… /уходит в другую комнату/
Виктор. /один, задумчиво/ В Москве ГКЧП, - по сути путч… Ещё неизвестно во что это выльется, а здесь все по-прежнему… Работают, достают продукты, отоваривают талоны и пьют. /звонок в двери/ Войдите! /входит Гусев/ Владимир Семенович, сколько лет, сколько зим?
Гусев. Здравствуй!
Виктор. Здравствуй! Проходи!
/оба проходят и садятся/
Гусев. /вытирая пот/ Жара, август на исходе, - а палит, как в июле!
Виктор. Это радует… Возможно, нынешняя осень окажется без дождей, и тогда, в полную меру, мы полюбуемся красками уходящего лета.
Гусев. Я сам приезжий, материковский, на Сахалине появился в достаточно зрелом возрасте… Прекрасный остров… Так и прикипел всем сердцем!
/входит Валерия/
Валерия. Здравствуйте! /Виктору/ Спит!
Виктор. /Валерии/ У нас гость, там где-то стояла дежурная банка с соком… наверно готова… неси! /Валерия уходит/ Талоны на водку кончились…
Гусев. Приехал бы ко мне на работу, я в своей организации, как раз, занят их распространением… подкинули работёнку!
/входит Валерия с трехлитровой банкой, достаёт фужеры, Виктор разливает/
Виктор. Надо бы заехать… За встречу! /все пьют/
Гусев. Скажу, вещь не плохая, градус чувствуется - что это?
Виктор. Яблочный сок, дрожжи и чуть сахарку… Сверху натягиваешь резиновую перчатку, - она раздувается, ходишь, облизываешься, ждёшь, пока спадёт, - значит всё - напиток готов!
Гусев. Нашим людям смекалки не занимать… Что пишешь?
Виктор. Да так, небольшие рассказы-антиутопии, или, как я их называю: рок-фантазии.
Гусев. Встречал твои опусы в областной молодежной газете. Нормально, и главное, свежо. Сейчас печатают без проблем?
Виктор. Туда пришли новые люди,… молодые и возможно талантливые… Гусев. Это радует, не смотря ни на что - жизнь продолжается…
/выпивают/
Виктор. Владимир Семенович, я не слышу - как твои успехи в сочинительстве? Гусев. Творческий кризис… времени совершенно нет… Вот ещё в партию вступил... в КПСС.
/пауза/ Виктор. Что ж, я искренне надеюсь, что мы не окажемся по разные стороны баррикад. Ты, же прекрасно знаешь мою позицию - я ярый антикоммунист!
Гусев. Знаешь, не все члены партии…
Виктор. Нет, нет - я против, скорее уже принципиально против самой идеи социальной справедливости в том варианте, что нам навязали силой в семнадцатом году в результате вооруженного переворота, - когда нет оппозиции, нет свободы выбора, все шагают в ногу и во всём сплошной большевизм...
Валерия. /нежно/ Милый, может не стоит о политике?
Виктор. Нет, извини, я не могу оставаться в стороне, как дремучий обыватель, которому всё до фени - я сочинитель, и думаю, пусть пока бездоказательно - но именно это и есть моё основное дело в жизни… И ЭТО значить, хоть я и стараюсь быть просто наблюдателем, пытаюсь стоять чуть в стороне, - так мне легче писать, всё же, мне просто необходимо быть в курсе полной историк родного отечества. Пройдёт, десять, пятнадцать лет, и всё, что происходит сегодня, станет историческим фактом - и время расставит все акценты… Кто-то удостоверится, что выбрал верный путь, кто-то задумается о прожитом, с тоской и горечью, ясно понимая к осознавая задним числом, - что жизнь сложилась не так, как хотелось, как желалось, что время ушло и ничего изменить невозможно - поздно. Найдутся, правда и другие, кто, не смотря на изменения к лучшему, так и останутся при своих взглядах, при своей правде - их не переубедить - и даже, всесильное время здесь бессильно.
Гусев. Но это фанатики… Но все же, согласись! Идея социальной справедливости, во все века, пока существует человечество, всегда
будет занимать, лучшие умы…
Виктор. Пусть будет так… Но на пути к этой справедливости, невообразимое количество тупиков, закоулков и ложных обходных путей, ведущих к совершенно иным целям, где именно личное ставится во главу угла, а всё общественное, становится лишь фоном для быстрейшего достижения желаемого в этом направлении…
Гусев. Значит, по-твоему - ничего не должно меняться? Всему оставаться, как при царе Горохе - без изменений?
Виктор. Изменения должны быть… как же иначе, но я против революционных перемен, когда все делается быстро, и от того – топорно… Я за Великую Эволюцию всего живого и разумного!
/входит Гоша/
Гоша. Здравствуйте! Пьёте?
Виктор. Привет, коль не шутишь! /Гусеву/ Что далеко ходить, вот пожалуйста, перед нами конечный продукт этого гигантского эксперимента, затеянного в начале двадцатого века – человек новой формации, строитель прекрасного будущего – один из многих…
Гусев. /с юмором/ И трезв, як стёклышко.
Гоша. А нет ничего; ни самогона, ни талонов… А вы, что пьёте?
Виктор. "Трезвость – норма жизни"! Актуально, и лозунг, в принципе не плохой… Но я боюсь дальнейшего развитию событие в этом направление… норма - это всегда настораживает… Гоша, а не пора ли тебе заняться делом?
Гоша. Скучно… и по телевизору нечего смотреть… балет…
Виктор. Мне кажется, есть несколько категорий пьющих людей - одни пьют, дабы заполнить, хоть чем-то, собственною пустоту, в их умах сохраняется, лишь тот минимум информации, дающий возможность, просто существовать; спать, есть, размножаться… Другие пьют, потому, что оказались совершенно чужие в этой реальности, в этом мире - они случайны, они попали не в своё время, не в свою среду… Но и в этом разнообразии, есть категория людей, их много меньше, которые пьют, что бы сдержать, чуть приглушить свою внутреннею сущность, - свои фантазии, которые из них буквально, прут, но увы, диссонируют с настоящим, с существующим, а это уже, очень и очень больно… Сколько, именно из-за этого изломанных судеб, сколько сгубленных светлых голов, талантов, не побоюсь сказать, - и всё от невозможности для этих людей просто жить - жить, как все, превращая свой, пока неохватный для чужой мысли мир, в мир посредственный, усреднённый… А ведь, для этого требуется слишком много водки, организм человечески, просто не в состоянии этого выдержать… нагрузка огромна… и индивид умирает на полдороге к конечной цели, на полпути, так и не высказав, не выразив, не озвучив, то, что хотел, чем переполнен, как река в полноводье…
Гусев. Довольно интересное умозаключение… но меня настораживает одно - а простые люди, которые просто работают, содержат семьи, воспитывают детей, те, кто продолжает род человеческий - как с ними быть? Под какую категорию попадают они? А их большинство…
Гоша. Во… не все писатели и художники, кому-то и работать надо!
Валерия. /смеётся/ Работничек… тебе уже скоро тридцать, а живёшь,
как та стрекоза: ни семьи, ни кола, ни двора, ни работы - у Буратино больше трудового стажа - он хоть дерево пытался вырастить - а это уже работа!
Гоша. Да не берут нигде!
Виктор. Стало быть, уже успел приобрести репутацию трутня. Я тебя и Лося, когда его выгнали с работы, обоих устроил в экспедицию, на буровую. Лось, плохо ли, хорошо, но работает, а тебя
давно и в списках не значится… /Гусеву/ Отработал вахту пятнадцать дней, получил аванс – и только его и видели…
Гусев. /Гоше/ Не понравилось? Тяжело?
Виктор. Глотка лужённая… Многие пьют, но можно же это делать в свободное время, без ущерба для производства и окружающих…
/пауза/
Гоша. /Валерии/ Лер, а Лер, - отойдём, мне спросить надо.
Виктор. /Валерии/ Денег не давай! Это бесполезная трата, - всё пропьёт!
Гоша. Мне срочно в город надо!
Виктор. Как же, - там тебя заждались! Будьте, так любезны - пешочком, тут всего-то - километров семь, и для здоровья полезно, и время есть, пока идёшь, подумать!
/Гоша уходит/
Гусев. А как поживают твои соседи? Лось с женой?
Виктор. У них было уже четверо детей, и, как я понял, они на этом не собирались останавливаться… Но недели три назад, их лишили родительских прав, со всеми вытекающими последствиями. Детей забрали в детский дом, кукуют сейчас вдвоём.
Гусев. Как можно…
Виктор. Можно… В тот же день, впрочем, как и во всякий, Ольга напилась и орала на весь посёлок, что ещё нарожает. Когда Лось в отгулах - пьют на пару, он уезжает на вахту - она пускается в своеобразный круиз по многочисленной родне и знакомым - пьёт, как в последний день жизни. Где там следить за детьми - для такой жизни - дети непосильная обуза!
Гусев. М-да, мне страшновато за родное течество…
Валерия. А Седой утонул, запутался в собственной сетке в море… не спасли…
Гусев. А, как её… Матильда?
Валерия. Родила сына и уехала со своим, на север острова, к нему на родину. Он лес валит, она тоже где-то работает…
Виктор. Добрые люди рассказывают - пьют оба по чёрному…
/пауза, во время которой проходит поезд/
Гусев. После семинара, мы и не виделись толком - как ты то, живёшь?
Виктор. Живём потихоньку… Вот сына родили… Работаю там же, по вахтам… Валерия. Депутат, теперь…
Виктор. Сельсовета.
Гусев. И как?
Виктор. Воюю понемногу с районной властью… То песок начинают брать с морского берега, прямо с отлива, с местного пляжа, то сопку расковыряют - срочно нужен грунт для отсыпки дороги…
Валерия. То хотели у местных огороды под дачные участки, для городских жителей, забрать…
Виктор. /смеется/ Чиновник из исполкома, землемер, всё пытался мне доказать, что это всё делается для улучшения конфигурации личных земельных наделов, сыпал всё мудреными словечками, давая ясно понять: что мол мне разговаривать с деревенщиной, он то, слов таких, отродясь не слышал…
Гусев. /смеется/ И это человеку, который сам придумывает миры, населяет их персонажами и вдыхает в это жизнь… Человеку, который, не имея возможности купить, достать, сам для себя составил словарь латинского языка, перелопатив для этого невообразимую массу литературы: от научно-технической, до исторической… Куда мы катимся? Где осталась та грань, за которой всё настоящее, доброе, лучшее превратилось неуловимо в некий абсурд, в некую злую пародию… Всё смазано, нет четких границ… зыбкая неопределенность…
Валерия. Землю, слава Богу, - отвоевали!
Виктор. Новый председатель исполкома оказался человеком думающим… Я предполагаю со временем, он многого достигнет во власти… Решили всё миром… а руки, так и чесались, повоевать…
Гусев. Не упускаешь момента, для любой попытки, расшатать существующею систему?
Виктор. Громко сказано… Система - это не безликая конструкция - это мы, все вместе, и каждый в отдельности… иначе она бы не работала… Кстати, как в городе отреагировали на событие в Москве?
Гусев. Да ни как… тишина, все выжидают… Вышла на площадь одна дама с плакатом против ГКЧП, - и всё!
Виктор. Я думаю, и эта женщина далеко пойдёт… если путч задавят…
Гусев. Знаком с ней, коллега, в одной школе трудились.
Виктор. Достойное знакомство, - этот человек далеко не равнодушен к судьбе государства, как многие - и это радует!
/пауза, наливают и выпивают/
Валерия. /Виктору/ Зря Гошу обидел…
Виктор. Ему к этому придется привыкать, нельзя же прожить всю жизнь, до самой глубокой старости с умственным развитием малолетнего ребёнка - пора бы, и взрослеть!
Валерия. Теперь будет ходить по посёлку… жалобиться… Ты же его прекрасно знаешь…
Виктор. Вред не столь велик, - пользы гораздо больше… Может и пробьётся, наконец-то, к нему, хоть что-то, через туман сознания…
Гусев. А как насчёт жилья? Мне кажется, что этот барак уже своё давно отслужил?
Виктор. Ему столько лет… и люди столько не живут!
Гусев. Да… ветхость удручающая…
Виктор. Здесь рядом, строят железнодорожный мост через речку, "кривую" дороги надо переносить на несколько метров в сторону.
Если ближе к сопке, - это по-моему, самый оптимальный вариант, то придётся сносить эту достопримечательность в масштабе района… Где-то около месяца назад, каждому, кто проживает здесь, по почте прислали уведомление о запланированном сносе, с просьбой покинуть это жилище. Барак уже много лет нигде не числится, здесь никто не прописан, все вселились, как и ваш покорные слуга, самовольно. Спасибо Лосю, он в своё время был бригадиром железнодорожной бригады путейцев, помог мне… не люблю я жить в общежитиях… Я поговорил с людьми, все же пять семей, и все, как и я, решили не поддаваться на провокации и уговоры, и выехать, только когда предоставят необходимую жилплощадь… Ты же понимаешь,- нам терять нечего…
Валерия. Виктор, уже потирал руки в предвкушение новой битвы, всё ждал, когда пришлют обещанную технику для сноса…
Виктор. Но чиновники одумались, или до них дошло, что отсюда, никто так просто не уйдет, а контингент, здесь проживает боевой - заваруху устроят, как пить дать… лягут под гусянки тракторов, - и решили сместить полотно в иную сторону… Это им обойдётся гораздо дороже, да кто считает деньги, когда дело касается принципов - на этом и разошлись наши дорожки. Все остались при своих интересах. Добрые люди, мне доложили позже, что главный железнодорожник района, на планёрке, всенародно заявил, что если их даже заставят вести дорогу через территорию барака, - то они лучше построят виадук над ним, лишь бы не трогать, это осиное гнездо. Рассказываю, почти дословно…
Гусев. Бывает же такое…
Виктор. Помнишь Селеверстовну?
Гусев. Неужели живая?
Валерия. Умерла…
Виктор. Лет шесть назад, местное партийное начальство, решило её осчастливить и переселить в город, в аналогичное, ветхое жилье. А ей это надо? Что ей пустые бутылки по городу собирать с семирублевой-то пенсией… Она, как чувствовала - набралась с утречка по полной программе, уж и не знаю чего пила; приезжают: милиция, чиновники из района - она встречает их на собственном крыльце - как ждала - руки в бок и понесла, где по фени, где просто матюгами… Всем досталось: и Сталину, и Ленину, и нынешним… Так и уехали не солоно-хлебавши,- ни с чем, а бабуля прожила ещё месяца три и спокойно, без мучений, отошла… Люди, может уже и забыли её вину - а там /тычет пальцем вверх/ простили…
Валерия. У неё было больше, тридцати кошек… насобирала брошенных - она умерла, и они тоже исчезли… ушли…
Гусев. Интересный был персонаж…
Виктор. Что я и говорю… Лера, неси ещё банку!
Валерия. Не хватит ли?
Виктор. Ты же прекрасно знаешь, я теперь придерживаюсь нормы, так для веселья… больно непозволительно роскошно будет упиваться каждый день, трусливо убегая из реальности…/Валерия уходит/
Гусев. Как, в личной жизни?
Виктор. Сам видишь - полный консенсус. На стороне не пью, зар¬плату до копеечки домой приношу… А что занятие сочинительством - это увлечение не требует особых финансовых затрат,- только моральных…
Гусев. Грядут большие перемены, может, и издашь сборник?
Виктор. Перемены? Да, как бы, не смена формации, строя вообще…
Гусев. Думаешь завтра - капитализм?
Виктор. Капитализм… общественный строй, рыночная экономика, конкуренция во всём и главное - свобода выбора… Вот, именно здесь я не излечимый пессимист - выбора не будет, - страна, весь народ, встанут уже перед свершившимся фактом… нас и не спросят… Заболтают, вскружат головы обещаниями относительному большинству, объявят демократию… А что касается издания сборника на мутной волне перемен - и здесь я не верю. Живём мы в глухой, Богом забытой провинции, где инерция более сильный фактор, где бы то не было. Сейчас меня не издают больше по идеологическим соображениям, но, зная менталитет наших чиновников: будь то власть, будь то промышленность или скажем, книгоиздание - если будет указ или пример свыше, все быстренько выкинут, или кто просто припрячет, партбилеты, и ринуться сломя голову в рыночную экономику, наверстывая упущенное и любым способом зарабатывая себе капитал - и я ещё долго не смогу издать свои опусы - я по жизни бессеребренник - это скорее диагноз, чем стиль жизни - а для издания в новых экономических условиях потребуются деньги, и не малые… Да, и не так просто изменить политический строй, придётся пройти через тернии, через ложь и разочарование… инфляцию…
Гусев. Инфляцию? Почему ты так решил?
Виктор. Я вижу пустые полки магазинов, я вижу, как к деньзнакам появилось довольно опасное приложение – талоны… Талоны, буквально на всё!
/входит Валерия с трехлитровой банкой/
Валерия. Последняя…
Виктор. Да, слава Богу… инфляция в нашем государстве - это надолго!
Валерия. Ты думаешь, продукты подорожают?
Виктор. /смеётся/ Подорожают? А как же… Головокружительно! Их же нет! Булка хлеба может взлететь в цене, ну скажем… до ста рублей, впрочем, и зарплата вырастет до шестизначных цифр - это уже было в России…
Гусев. Я всё же думаю, до этого не допустят!
Валерия. Ужас!
Гусев. И будем, надеется, что это всё, ни чем не обоснованные прогнозы… Не хотелось бы, пережить нечто подобное…
Виктор. Извините, оснований думать иначе, у меня нет!
Валерия. Не надо рассказывать такие… страшные вещи…
Виктор. Вполне обычные, в мировой практике, вещи…
Гусев. Свобода то, надеюсь, будет?
Виктор. Свобода будет - вал свободы… который, опять же я опасаюсь, сметёт не только идеологические препоны и догмы, но и многое хорошее, что вопреки нынешней власти, развилось и живет автономно, изолированно от неё же… Это литература, культура общения, искусство - всё имеется в виду настоящее, а не жалкие выжимки из себя в угоду власти… Да, впрочем, и многие нынешние певцы соцреализма, при таком раскладе, бросятся добивать его, пиная одряхлевший полутруп, свергая с пьедесталов бывших, ныне покойных и неопасных кумиров… перестроятся. И не надо быть столь наивным, полагая, что к власти придут борцы за свободу, диссиденты, правозащитники - их и рядом не подпустят; придут те же партийные боссы, кто вовремя почувствует конъектуру, уловит ветер перемен - таких много, они были всегда и будут в любом обществе.
Гусев. Н-да, страшновато, но смею сознаться, увлекательно, ты это всё преподносишь, простой сельский парень, мне, интеллигенту не в первом поколении, выпускнику престижного Вуза, всё, о чём я и не задумывался… А вдруг прогноз на изменения не оправдается? Снова лагеря, этапы… Снова будешь боятся стен…
Виктор. Не думаю. Нельзя считать, что все стоящие у власти, поголовно и безнадёжно глупые люди, выжившие из ума пламенные и фанатичные большевики, до конца преданные делу революции… Нет же, - это умные люди, они поймут, я абсолютно уверен, - что игры закончились и в воздухе запахло большой кровью, и что часть, замечу, далеко не худшая часть, граждан, готовы к переменам, ждут их и верят в лучшее. Теперь их не запугаешь танками на городских улицах и площадях, не заглушишь балетом… Надо же, - бессмертное творение великого композитора в качестве экранирующего фона, для любой информации… Впрочем, я допускаю, кто-то уже, просто выжидает, как развернутся события, чем всё закончится, не желал рисковать понапрасну… Такие индивиды есть в любом обществе, умные, взвешенные, далеко не авантюристы на первых порах, - а там, как Бог на руку положит… Они, как пораженный, спящие до времени ген в организме, ждут своего часа, и этот час, вполне возможно, - будет их звездным часом…
Валерия. Вить, мне надоело… Пусть будет, как будет! Поговорим
о другом… Пусть, Владимир Семёнович, расскажет, как вы отрывались
на семинаре, вдали от дома.
Гусев. /смеётся/ Что отрывались, - удивительно обтекаемое
подходящее словечко - то да! /Виктору/ Мне будет позволено продолжить?
Виктор. Валяй… Я от Валерии ничего не скрываю, всё уже сам давно выложил - ведь прошло уже четыре года!
Гусев. Это было приятное и полезное времяпровождение. Умный человек, где-то на самом верху, решил чуть одомашнить непризнанных авторов, подкормить с барской руки, известных… Собрали со всего острова, порядка, чуть более шестидесяти человек пишущей братии. Всем выписали командировочные…
Виктор. Когда меня вызвали в райком комсомола, я чуть со стула не рухнул… Я же, ну ни каким боком: не состоял, ни приближался, не изъявлял желание записываться даже в попутчики…
Гусев. От района нас было четверо: мы двое, присутствующих здесь, Степан Владимирович, простой рабочий и фронтовик, и Брянцев, как я понял позже - /смеётся/ старая контра. Жили мы В семиэтажной, обкомовской гостинице, в двухместных, удобных номерах…
Виктор. Сашу Брянцева сразу насторожило распределение мест, - кто с кем будет проживать в одной комнате, кто-то решил всё заранее и, судя по всему; подошёл к этому делу довольно скрупулезно и неожиданно…
Гусев. Непьющего совершенно Сашу, постелили с Виктором, а меня с малопьющим Владимировичем…
Виктор. То есть, совершенно наоборот, как мы бы разместились сами. Саша сразу оказал: "Это сделано с явным умыслом, - я уже давно под негласной опекой КГБ, ну а ты, тоже не подарок - явный бунтарь… Давай будем говорить вслух, что думаем, здесь я думаю, нашпиговано подслушивающей аппаратуры… проверим, как говориться, на зубок, хваленную и задекларированную гласность!" Тут мы и разошлись, тормоза отключили напрочь…
Гусев. А я в это время, поняв, что Владимирович, ну не как, не горит желанием заняться поисками «аквэ витэ" - живой воды, и вообще, мне крупно не повезло с квартирантом, и зная, где обитает родственная душа, я не мешкая, направился в соседние номер, к Виктору… То, что я услышал, буквально, с порога, меня мало сказать ошеломило - это был полнейший нокаут, выражаясь образно языком спортсменов… Я такое услышал…
Виктор. Крыли впрямую… всем досталось… такое говорили, что не только Ульянов в своём саркофаге, но и прочие, наверняка корчились в гробах,- досталось всем…
Валерия. Ты не рассказывал…
Гусев. Но я, всё же, увел Виктора… надо было их видеть в момент, когда они выражали свой протест, и возможно, впервые в жизни, открыто…
Виктор. Пошли мы, как не трудно догадаться, туда, куда идёт почти всякий советским гражданин, оказавшись в городе рангом повыше… правильно - в магазин. Но совсем ни рада тряпья, дефицита…
Гусев. Ради утоления жажды, скажем так!
Виктор. И на этом пути, мы были не одиноки…
Гусев. Мне показалось даже, что вся пишущая братия, поголовно, разбилась на группы и разбрелась но городу в поисках того же, что и мы, грешные… К нам прибилось несколько человек и мы своей группой направились на поиск…
Виктор. Бесспорно - Бог есть! У рынка мы обнаружили магазинчик, где продавалась вожделенная влага, - и главное - без талонов, по две бутылки, кристально чистой, в руки… чего-чего, а рук…
Гусев. Заходим; три прилавка, три продавца и относительно не большая очередь… Встали, друг за другом и по кругу, пока деньги не закончились…
Виктор. Набрали горючего - и в гостиницу, попутно сообщая всем встречным литераторам, которые впрочем, в большинстве своём, уже держали верный курс, о сказочном магазинчике…
Гусев. Сначала пили в гостинице, затем, кто-то предложил ехать к поэтессе Людмиле Ряженцовой – пили там, мило беседовали…
Виктор. Весь вечер и часть ночи, мотались по городу, прикупали у таксистов… мои воспоминания смутные…
Валерия. Ночевали то, где?
Гусев. Уснули в гостинице. Вздремнули часок, другой, - проснулись, шасть по бутылкам - а там пусто…
Виктор. Тут, кто-то вспоминает, что поэтесса Санаева, купила своему мужу в подарок, огромнейший флакон лосьона зарубежного производства, отстояв в Торговом Центре, пока мы блукали, ни как не менее двух часов…
Гусев. Сразу нашлись добровольцы… Представь, четыре часа утра, самый сон, стук в дверь, открывает Лариса Ивановна - а у порога, четверо взлохмаченных мужиков, четверо литераторов, стоят на коленях и умоляют… требуют: "Отдай! Не дай умереть!"
Виктор. Отдала… Стоит заметить; ни я, ни уважаемый Владимир Степанович в этом не участвовали…
Гусев. Утром, когда рассвело и администрация гостиницы смогла оценить ущерб от ночной пирушки в полной мере, управляющий, схватился за голову… Впрочем, было от чего. Разбили стеклянную дверь в вестибюле, на входе, кто-то, возможно, не заметил препятствия и прошёл прямо, оборвали провод у телефона, разбили, между делом, пару-тройку настольных ламп в номерах - короче, бордачёк был впечатляющий… Заводила в нашей компании, был некто Давлюк, личность почти легендарная по тем временам и выпивоха знатный…
Виктор. Я помню твой, удачный, на мой взгляд, экспромт: «Винным запахом влеком, я иду за Давлюком».
Валерия. Женский пол присутствовал?
Виктор. Ревнуешь?
Гусев. Нет, чисто мужской коллектив - прекрасный пол, отсутствовал…
Виктор. По крайней мере, в нашей компании…
/пауза, разливают и пьют/
Гусев. /Виктору/ Ты заметил, в последнее время, в книжных магазинах, начали появляться в свободной продаже книги, ранее не издаваемые?
Виктор. А как же! За это время, я сумел прочитать Солженицына - это талант, глыба; Евгения Замятина, Олдоса Хаксли и других… И понял, как меня обокрали, не дав возможности прочитать эти книги
раньше. Я был просто ошеломлён, прочитанным… Особенно меня поразила линия, выстроенная романом Замятина «МЫ» и продолженная Хаксли романом «О дивный новый мир» - и это совершенно изменило моё сознание, моё восприятия окружающего мира. Я понял, как мне следует писать… Теперь моя самая большая мечта - написать роман-антиутопию, который хоть в кой-то мере, продолжит эту линию - и я буду, счастлив! Пусть, это будет мой единственной роман, пусть один из многих - но он должен быть… Теперь, это сильнее меня!
Валерия. Вить, не в упрек тебе, но у тебя, как всегда глобальные прожекты, глобальные мечты, - ну нельзя ли, чуть приземлится, хотя бы на время?
Гусев. А по моему, - это правильно - ставить перед собой завышенные цели, пусть даже не случится их воплотить, но сама дорога к достижению этих целей - дорогого стоит… И не спускайся на землю, витай в облаках - возможно, именно в этом, твой смысл жизни… дерзай!
Виктор. Спасибо за понимание… может что-то и получится…
Валерия. А я не понимаю… твоего стиля.
Виктор. Это не массовая литература – на любителя.
Гусев. Хорошо с вами? Судя по всему, живете в любви и согласии.
Виктор. Девять лет испытательного срока!
Валерия. /поясняя/ Сыну второй год, а мы только что, оформили свои отношения в Загсе… Всё прошло тихо, без помпы, в кругу близких родственников… А прожили перед этим, девять, как говорит Виктор, медовых лет!
Гусев. Так уж, и медовых? Неужели проскользнули по совместной жизни без скандалов?
Виктор. Что скрывать - были, особенно в первое время. Всё по мелочам, но задевали больно. Помнится, мы как-то не вполне сошлись взглядами на музыку, - ты знаешь, - я люблю англоязычный тяжелый рок, а Валерия, что попроще: итальянцев, диско и тому подобное, что я называю коммерческим предприятием…
Валерия. /вспыляя/ Я люблю рок, но другой! Мне нравится "Юнона и Авось", я хочу понимать слова!
Виктор. А для меня, слова, которые я к великому сожалению не понимаю, голос певца - как дополнительный музыкальный инструмент, а в любой композиции, я нахожу собственный смысл, иногда, я в этом даже уверен и отчётливо понимаю - далёкий от замысла автора.
Гусев. В конце концов - договорились?
Виктор. Ну, да… но для этого понадобились активные, чуть ли не боевые действия… После того, как Валерия, в припадке необъяснимой ярости, при нашем споре о музыке вообще, схватила несколько моих, особолюбимых бабин и бросила, с явным злорадством в горящую печь - я взорвался, взял магнитофон - прибавлю, новый, - вынес во двор, спокойно вернулся домой, взял ключи…
Валерия. А я за этим наблюдаю через окно…
Виктор. Прошу, моя ласковая, не перебивай… открыл сарай, взял колун для рубки чурок, и несколькими, довольно удачными ударами разбил аппаратуру вдребезги…
Валерия. Дня два мы не разговаривали совсем…
Виктор. На третий день, я подошёл…
Валерия. И говорит: /ехидно/ "Надо музыку покупать, без музыки тоска!"… Я согласилась…
Виктор. Поехал и купил, не высшего класса, но всё же приличную аппаратуру, благо деньги были, - себе кассетный стереомагнитофон, Валерий- проигрыватель с кучей пластинок…
Валерия. Теперь с музыкой нет проблем!
Виктор. /усмехаясь/ Мне иногда дозволяется прослушать один из концертов «Deep Purple» и это радует… Человеку цельному в жизни просто необходим некий минимум, куда не из последних входит и музыка…
/пауза, во время которой проходит поезд/
Гусев. Мне пора…
Виктор. Посидим ещё, я сбегаю за самогоном!
Гусев. Я бы рад, да последний автобус скоро… До свидания! /уходит/
Виктор. Грамотный человек, цельный, таких я уважаю!
Валерия. И учителем был хорошим… Пойду стелить постель, детей укладывать. /уходит/
Виктор. /один/ Помню, тогда, уже много лет назад, мы с Владимиром Семёновичем, все же сумели вырваться на природу. Разожгли костёр на самой высокой сопке над городом, хотелось тепла, осенняя утренняя прохлада, уже давала себе знать, - а кругом: сопки в золоте, багряные всполохи рябин - языками пламени, невесомое золото лиственниц, и угасающая уже медь ивняка, тёмно-зелёные кроны пихт, елей - неким эталоном постоянства в этом проходящем великолепии, что некоторых просто сводит с ума и не даёт, ни малейшей возможности сосредоточиться на повседневной реальности… А мы, именно из этой категории, далекие от равнодушия… Тогда вдвоём, мы много и торопливо говорили. Такая встреча, как находка для обоих - дорога каждая минута. Надо многое успеть сказать и не меньше - услышать. Водку пили не спешно, ощущая с каждым глотком собственную свободу, а не туман сознания. И весь мир, был как на ладони, добрый и близкий… Помнится, когда мы обсуждали творчество каждого из нас, - я сказал, что его стихи скроены добротно, без малейших стилистических отклонений - но они, к великому сожалению, ещё не перешли ту, невидимую грань, когда оказываются людям просто необходимы - не всем, пусть их будет очень и очень мало - это поэзия, а не красивая безделушка на витрине магазина, - но они должны быть… Иначе, зачем писать, зачем вытаскивать из себя всё лучшее и самое дорогое… если это не трогает других… не цепляет…
/пауза/
Как оказалось много позже, я и сам еще и не приблизился к этой пресловутой грани, не отыскал её, разрываясь между работой, бытом и сочинительством, и ещё совершенно не готов к упреждающему рывку, для преодоления неведомого препятствия… Я не знаю! Я сомневаюсь в себе, в своих силах и это, буквально, разрывает меня… Я ещё не занял своего места в литературе, но и здесь: в быту, на работе ли - так же, не достиг определённых вершин, довольствуясь ролями второго плана, всё, что перечислено выше, представляя делом не столь важным, вторым - а первым, и наиглавнейшим - сочинительство! Меня пьянит лист белой бумаги, я в восторге от возможности писать… Образы будущих героев, теснятся в голове нескончаемой чередой, и все кто рядом - пусть будет без обиды - оказались вписанные в общий Фон, где происходит действие и кипят страсти… И очень больно будет, просто пройти по жизни, так, мимоходом, не осознав себя в полной мере, не войдя в полную силу и не найдя своего места, и не написав самого главного, самого важного… /входит Валерия/
Валерия. Идём спать, мечтатель… гаси свет… /уходит/
Виктор. /один/ Секундочку! / проходит, закрывает дверь, а когда возвращается, гасит освещение, в это время проходит очередной поезд, раздается звон разбитого стекла и выстрел/ Ой! /звук упавшего тела/ Глупо как…

Занавес.