КОТУРНЫ


Эпизод четвёртый.

Интермедия четвёртая.
Из правой и левой кулисы выходят и идут навстречу друг другу два мима. На середине авансцены встречаются. Рукопожатие, объятие, похлопывания… Сначала первый мим, затем и второй заглядывают за занавес. Один хохочет, крутит пальцем у виска, второй смотрит на него недоуменно, грустно осматривается вокруг, затем идёт понуро к левой кулисе. Первый догоняет его, хлопает по плечу, но тот не подымает головы. Так и идут к левой кулисе: первый со смехом, ярко, жестикулируя, второй грустно не поднимая головы. Уходят вместе с авансцены. Занавес открывается.

Придорожное, небольшое кафе. Два ряда столиков. Стойка, у стойки бармен. Звучит, лёгкая музыка, Весь интерьер кафе расположен в ярко выраженной диагонали. Крикунов, Шмулевич и Дарья, сидят за ближним столиком.

Шмулевич. Не плохо сидим! / разливает из бутылки вино в Фужеры/ Предлагаю тост! /встает/ За вас!
Крикунов. /встает/ Спасибо Саша!
Дарья. /встает/ И за тебя! /все выпивают и садятся/
Крикунов. Что-то давно не видно Ирэн, неужели опять в «пике»?
Шмулевич. Скорее нет, чем да. С утра звонила мне, голос ясный, трезвый. Говорит, что закончила свой «Белый кокон».
Крикунов. Это радует. 0 ней, я больше всего беспокоюсь, зная её неуравновешенный характер.
Дарья. Вздорный характер! Прёт всегда, как танк на красный свет!
Шмулевич. Как бык.
Дарья. Что?
Шмулевич. Как бык, говорю… И не нам её судить…
/входит Полина/
Полина Привет компании! Разрешите присоседиться?
Шмулевич. Садись ласковое дитя.
/Полина садится/
Пепси, лимонад… или что покрепче?
Полина. /иронично/ «Островной» - будь те, так любезны!
Дарья. /недовольно/ Осторожнее внедрение в компанию.
/пауза, во время которой Шмулевич идёт за минералкой к
стойке бара, берет бутылку воды, фужер и приносит. Разливает вино, минералку и все медленно, пьют/
Шмулевич. Прекрасное вино! Будем, надеется, не с Малой Арнаутской!
/все смеются кроме Полины/
Полина. /не понимающе/ Это прикол? Не въезжаю!
Шмулевич./с улыбкой/ Дитя сторонится классики.
Полина, /понимающе/ А-а… /входит Ирэн/
Ирэн. Привет, привет, всем привет!
Шмулевич. Явление народу… посмотри мне в глаза!
Крикунов. Прекрати, Саша… Принеси лучше стул… фужера не надо.
Ирэн. Чуть-чуть можно было, и плеснуть, должна же я выпить за счастье молодых!
Шмулевич. На свадьбе, торжественно обещаю при всех - тебе этом не препятствовать!
Ирэн. Не получится!
Крикунов. /удивлённо/ Почему?
Ирэн. Я уезжаю… в далёкие края…
Шмулевич. Куда намылилась?
Ирэн. Далеко, очень далеко, - можно сказать - творческая командировка.
Полина. Хочу в Таиланд!
/небольшая пауза/
Ирэн. Чего молчим? И не надо на меня смотреть таким пронзительно-назидательным взглядом. Неужели у вас нет других занятии, как только нянчиться со мной. Я уже девочка взрослая, и ничего со мной не случиться худшего, чем уже произошло и происходит всякий день… Знаете, иногда я ощущаю себя распятой на самом людном перекрестке и тысячи зевак со всего города собрались поглазеть на это зрелище… Им уже мало крови на экранах телевизоров, кинотеатров - они хотят увидеть чужую кровь на кончиках собственных туфель, на подолах юбок, на полах дорогих пальто и шуб… Они смеются, тычут в меня пальцами и кривляются…
Полина. /не понимающе/ Вот шиза!
Ирэн. … но вдруг, среди этой беснующейся толпы - я вижу бледное лицо мима в чёрном - он плачет… горько плачет, и я понимаю, - он больше одинок, больше чужой в этой толпе, чем даже я - распятая и осмеянная…
Дарья. Бред какой-то! /порывается встать/ Максим, идём отсюда!
Ирэн. Это наверно мой Чёрный Человек, как у Моцарта, как у Есенина… но я бесконечно счастлива видеть его в толпе, даже где-то горда, им… Когда-нибудь, я напишу огромное полотно, где среди огромной и радостной толпы во время феерического праздника, среди восторженных и весёлых лиц - будет одно - грустное к скорбное, и я назову эту картину "Второе Пришествие"…
Дарья. /встает/ Все моё терпение кончилось, я ухожу!
Крикунов. Пожалуйста, успокойся, человеку требуется, хоть иногда выговорится.
Шмулевич. /вставая/ Это будет потрясающая картина, это я говорю честно, от всей души, ты не подумай плохого!
Полина. /удивлённо/ Да… и мне… нравится… Что-то, у меня ёкнуло в душе, что-то приоткрылось… /встает с места и подходит к Ирэн/ Вы настоящий художник!
Ирэн. Спасибо, девочка, в той смеющейся толпе, на одного человека стало меньше,- и это радует!
Дарья. Полина, сядь на место!
Ирэн. Не следует беспокоиться, мадам, - если вы вдруг видите во мне больного человека, то это, уверяю вас, не опасно и не передается контактным способом. Это не более - чем свойство души видеть настоящее, отбросив шелуху обыденности.
Полина. /растерянно/ Душа… есть… я уже чувствую её в себе … и ей там тесно… она желает вольного ветра…
Ирэн. /подхватывает/… и необъятных просторов… не бойся, шагай дальше, там за следующим поворотом,- прекрасный цветущий сад и тихие реки!
Дарья. Максим, пойдем, - нет сил, смотреть, на это сумасшествие!
/идёт к стойке, подтает бармену деньги и идёт к выходу/ Так ты со мной?
Бармен. Спасибо, мадам, мы всегда рады видеть вас в нашем заведении.
Крикунов. /громко/ Иду! /тихо/ Извините, Даша,- сложный человек…
/идёт следом и вместе выходят/
Полина. Стало легче дышать.
Шмулевич. /ревниво/ Ирэн! Она уже смотрит на тебя обожанием!
/входят Коврига и Исаев/
Коврига. Вот вы где окопались?
Исаев. Привет!
Шмулевич. Прошу к столу!
Коврига. Сейчас принесу выпивку, смотрю у вас не густо на столе.
Исаев. Мне водки.
/Коврига идёт к стойке и тихо разговаривает с барменом, слышится голос бармена: «Нет! Пили только сухое/
Ирэн. Не бывалый случай,- Корж, решил раскошелиться, - по всем приметам, быть непогоде, очередной циклон, судя, но всему, где-то на подходе.
Исаев. Надо бы столики сдвинуть.
/ Исаев и Шмулевич придвигают соседний столик/
Теперь все вместимся.
/подходит Коврига с разносом, заставленным бутылками, фужерами и закуской, все расставляет/
Коврига. Порядок! Гульнём по малой!
Шмулевич. /иронично/ Надеюсь, ты не ограбил одинокого прохожего?
Коврига. /добродушно усмехаясь/ Дельце выгорело одно - вот и накрыл, поляну для друзей. Нам встретились Максим с Дарьей - и они явно в ссоре. Что произошло?
Полина. Я пойду, а то меня потеряют - отпущенный лимит времени исчерпан. Всем пока! А вы отличные ребята, с вами мне легко дышится, /уходит/
Коврига. /настойчиво/ Так что же произошло?
Ирэн. Мелочь, не бери в голову.
Шмулевич. Семейная драма - ещё не совсем распределений зоны влияния и ответственности. Наливай!
/ Исаев берет бутылку и смотрит на Ирэн/
Ирэн. Мне не надо, я на диете.
/Исаев разливает и все пьют/
Исаев. Хороша зараза.
Шмулевич. /закусывая/ Корж, я не спрашиваю, что за дельце, но ты хоть скажи: без криминала?
Коврига. /смеется/ Все чисто, брат!
Ирэн. Стоит надеяться…
/Шмулевич разливает и все кроме Ирэн выпивают/
Коврига. Ирэн, а ты чего отстаешь от коллектива? Не порядок!
Исаев. Не хочет пить - ее дело.
Шмулевич. Завязала…
Ирэн. Просто устала, вы пьете ради веселья, а я пытаюсь заглушить тоску… Но тщетно - рецидив возвращения в реальность ещё страшней.
Исаев. Тебе не стоит пить - ты хороша, когда трезвая.
Ирэн. Знаю… Но приходит время, когда тоска выгрызает моё нутро и жажда, жажда человека в раскалённой пустыне, гонит меня, в винную лавку. Стоит только хлебнуть живительной влаги - и мир, но, увы, только на время, становится прекрасным и добрым. Я тогда различаю отдельные голоса в общем хоре, исполняющего "а капелла2, что-то несусветное, в какофонии отдельных звуков появляется смысл и прослеживается тема, и все, становится настоящим, без бахвальства и доминирующего пустозвонства… Но это очень зыбкий мир и лишь каждый последующий глоток, дает мне возможность оставаться в нем, - и созерцать, созерцать как бы оставаясь вне границ, вне времени его…
Коврига. /желчно/ Затем полная потеря контроля над собой, жажда побеждает и ты уже зомби следующий некому зову…
Ирэн. /убеждённо/ Нет! Я тогда очень люблю людей - я открыта для всех…
Коврига. И все надрывают животы от смеха, наблюдая со стороны за твоим… Просветлением. Ты, наивная, думаешь, что это Цветочный Дождь - а это холодный ветер срывает осенние листья с деревьев и швыряет под ноги вечно спешащим прохожим.
Исаев. Пусть она говорит, не перебивай Корж!
Ирэн. Но очень жаль, что это на время. Может и мне выпить с вами?
Шмулевич. Нет, не стоит!
Исаев. /отодвигает бутылку/ Ты выдержишь, ты сегодня сильная.
Коврига. Пусть пьет!
Исаев. /твёрдо/ Не стоит!
Шмулевич. / смотрит на Ковригу/ А все же, ты опасный человек, Корж.
Ирэн. И слишком трезвый!
Коврига /с вызовом/ Я трезвый? Так сейчас напьюсь до поросячьего визга, - мне просветление не к чему, и тоску не надо заливать - буду пить в радость, случилось стоящее дело, требуется обмыть! Наливай, Сашок!
Шмулевич. Было бы сказано! /разливает/ "За тех кто в море, кто на суше, сам осушит"! /пьет/ И на "земле обетованной" я не отказывался по возможности, пропустить рюмочку другую "Столичной".
Коврига. За все хорошее! /пьет/
/Исаев пьет молча, пауза, все кроме Ирзн закусывают/
Ирэн. Завидую я вам ребята, можете пить без страха за последствия.
/входит Крикунов./
Крикунов. Я вижу, здесь пир горой. Наливай!
Шмулевич. /наливая/ Что так скоро? Проводил?
Крикунов. /пьет залпом/ Игорь Петрович, оказался слишком занятым для встречи с будущем зятем. Да и Дарья, что-то не в духе, ей видно не по нраву, ваши богемские выходки.
Шмулевич. /поправляет/ Наши выходки.
Крикунов. /соглашается/ Да, - наши.
Ирэн. Она у тебя впрямь, как принцесса, на кривой кобыле не подъедешь. Вот малая, та совершенно другая с ещё не совсем замыленным сериалами сознанием, из неё, вполне возможно, выйдет толк.
Коврига. /с издевкой/ А бестолочь, останется…
Шмулевич. /хлопает Ковригу по плечу/ Андрюха, ты мало понимаешь в людях,- Полинка светлый человек. Это на первый взгляд, она, как ёжик, но в ней есть стержень, - жизнь её не сломает, не превратит в жвачное животное.
Коврига./иронично/ То же мне, знаток, человеческих душ... жизнь может надломить любого и любого втоптать в грязь.
Ирэн. Вот нашли тему. /Крикунову/ Максим, ты бы хоть раз заскочил ко мне, посмотрел бы новые работы, оценил бы…
Крикунов. Извини, Ира, замотался совсем.
Шмулевич. Предсвадебная суета… за тобой, кстати, мальчишник!
Крикунов. Все будет, дай только разобраться с будущими родственниками, в частности, с тестем.
Ирэн. Интересно, кого же он, видит в качестве зятя?
Коврига. Ему нужен деловой человек. Кто Максим, по сути - художник, - для людей категории Игоря Петровича - это равнозначно, что беспутный человек. Кто будет наследовать его дело, его деньги - малоизвестная и не предсказуемая личность, и все, чему он посветил свою жизнь - созданию капитала - может пойти прахом. Я не говорю, что Максим может растранжирить и промотать все; нет - просто время
первоначального накопления капитал в нашей стране - оказалось, как многие и ожидали - очень опасным делом, и простому, не подготовленному человеку оказаться в этой среде, равнозначно, как козлу оказаться, прошу прощение за сравнение, в волчьей стае.
Шмулевич. /с иронией/ Не скажу, что сравнение уж столь удачно, но нужного, эффекта, вы молодой и начинающий представитель класса псовых, достигли…
Ирэн. И проявили свою суть.
Крикунов. За козла отдельное спасибо, но что касается капитала: мне чужое не к чему!
Коврига. /иронично/ Наивный, неужели ты думаешь, что твоя Даша, привыкшая к роскоши, согласится вести достойную жизнь честного, но бедного человека и окончить свою жизнь с жалким пособием от государства, - так навиваемой пенсией, которого нормальному человеку не хватит даже на телефонные разговоры? Это изнеженное существо, разве оно будет способно к немалым жертвам, что обязательно ожидают настоящего художника на его пути по жизни? Нет! Я не добираюсь умаливать её достоинства, отнюдь нет, но извини, она еще и не подозревает, как живут МИЛЛИОНЫ простых граждан, не знает, и будем надеется никогда не узнает, что такое нищета, не просто нищета среди равных, тебе, а нищета на фоне выпячиваемого и всячески подчёркиваемого богатства некоторых, односторонне освещённых в жёлтой прессе и различных ток-шоу телевидения… Багамы, Париж… Да разве она не смотрит современных олигархических сериалов? И каково ей будет оказаться Золушкой наоборот?
Ирэн. Ты прагматичен, Корж!
Коврига. /парируя/ Не столь наивен, как многие. Знаете,- романтика не мой удел.
Крикунов. Это да. Вот ты бы, как я понимаю, пришёлся бы ко двору в семействе Севастьяновых?
Коврига. Тоже мне - откровение! Я это сам прекрасно знаю. Я бы не только достойно принял капитал - но и умножил бы его многократно!
Крикунов. Что ж, у меня нет слов, мне нечего сказать.
Шмулевич. Если нечего сказать - то выпьем! /наливает, все пьют кроме Ирэн, пауза/
Ирэн. Сладенько пьете.
Шмулевич. Издеваешься, знаешь, же - не мед.
Исаев./Ирэн/ Сегодня ты выглядишь, просто потрясающе! Трезвость тебе к лицу!
Коврига. Трезвость и расчётливость - вот движитель прогресса!
Шмулевич. Чего там бормочешь?
Крикунов. /с негодованием/ А искусство, а культура вообще - тогда что?
Коврига. Что, что… да не более чем эстетический фон для раздумий в свободные от дел минуты, - и что характерно, что удивительно - совсем не беспроблемный…
Крикунов. /возмущённо/ Что ж, по твоему: театры, кино, беллетристика, поэзия и живопись - не более, чем служанка обслуживающая капитал в эстетическом поле? Разорил конкурента, ограбил своих рабочих выплачивая мизерную, гораздо меньше прожиточного минимума зарплату, с задержкой в полгода - вставил компакт-диск в дорогуша аппаратуру, включил Фантастическую Симфонию Берлиоза и, забыв на время земное и бренное, радуешь душу бессмертным творением, а на стене кабинета, в золоченой рамке подлинник Тулуз-Лотрека… написанный, кстати, в трущобах публичного дома. Или пришёл в Театр, сидишь в удобной ложе и смотришь действие, слушаешь монолог Иванова - и млеешь от прикосновения к высокому искусству, незадолго до этого с усмешкой отвергнув просьбу начинающего автора в спонсорской помощи для издания мизерным тиражам, возможно бессмертных строк, за листок из черновиков которого, через десятилетия, подобные тебе, будут платить десятки тысяч, ради возможности иметь в личном владении.
Коврига. /с усмешкой/ Это не плохое вложение капитала…
Крикунов. А если художнику, поэту - именно сегодня нужны позарез сотня-другая американских денег, совсем не ради шика, а ради элементарной возможности заниматься своим делом, а не горбатиться в котельных и потихоньку спиваться от безнадёги.
Коврига. Пусть мне покажут этого художника или поэта – и я помогу ему!
Крикунов. /смеется/ А кто оценит сейчас, кто будет решать настоящее ли это, - а не просто дешёвый китч - кто?
Коврига. Ты уж, извини, меня серого, - но как же нам договорится, что бы; и волки были сыты и козлы с голодухи не умерли?
Крикунов. Я не знаю. Но наверно, имея лишние деньги, дал бы на издание малым тиражом, так сказать - пробным, но не в коем случае, да упаси Бог, не полез бы со своими советами и не стая, бы ожидать от автора всемерной благодарности и лояльности, по отношению ко всему устоявшемуся и как кажется мне, вполне нормальному… Пусть пишет, как душа велит - сама жизнь все расставит по своим местам…
Ирэн./с вызовом/ А я не возьму деньги!
Коврига. Боишься, что пропьешь?
Крикунов. Согласен, художник может и не взять, но как поступить начинающему писателю в глухой провинции, где все издательства, по сути, занимаются самоедством - издают книги на деньги авторов, а это, поверьте, мне, не малая сумма нужна. У меня есть, друг, он написал роман, плохой, хороший ли - не знаю, суть не в этом, так вот, отправил он роман в местное издательство, они не откладывая дела, в долгий ящик, быстренько подсчитали, во сколько обойдётся автору один экземпляр и отправили искать спонсоров, а когда он спросил: как им понравился роман - ответили просто, - мол, романа пока не читали…
Ирэн. /удивлённо/Бред какой-то! Получается, имея деньги, можно издать любую ересь?
Шмулевич Я знаю этого автора… выходит именно так.
Коврига. /с интересом/ Издал?
Крикунов. Он не на столько глуп и наивен, что бы клюнуть на это. Хотя стоит заметить, спонсоров, он бы нашёл…
Коврига. А что ему ещё надо?
Крикунов. Ему нужно было ещё, просто даже необходимо, мнение людей профессионально занятых, издательским делом, автор, как я говорил, сам из маленького посёлка в одном из депрессивных районов, и по сути рукопись никто толком не читал - одному некогда, другой, ни за что не поверит в то, что его сосед, может написать что-то стоящее. Да и если уж быть честным до конца, то в этих маленьких, умирающих посёлках, врядли отыщутся люди с сознанием незамутнённым бытом, сложностью провинциальной жизни, если там, к собственному стыду, я случайно узнал, что и учителя многие не читали «Мастера и Маргариту» - и это люди несущие культуру юным, - и пусть меня обвинят в предвзятости - но это истинная, правда, а правда, не всегда приятна. Короче автор варится в собственном соку, но и это ещё не все, наш писатель с оказией, сам так и не смог вырваться из глуши, посылает рукопись во второе наше издательство и получает там ответ, ошеломивший даже меня, - я то, повидал достаточно: мы фантастикой не занимаемся…
Шмулевич. Выкинуть целый жанр из литературы - это круто!
Крикунов. Следует сказать, что роман написан в жанре антиутопии, в жанре предостережения, в котором работали многие лучшие умы человечества…
Шмулевич. Замятин, Хаксли…
Крикунов. И многие другие… Но и это не все. Автор берет несколько новоизданных книг, выписывает адреса издательств, долго гадает куда послать своё творение, и наконец, останавливается на одном Московском, - ему очень понравилось название - "Ковчег", собирает деньги, упаковывает рукопись и отсылает. Два месяца ходит как зомби: работа - дом, дом - работа, - и рукопись возвращается - оказывается, что это издательство уже исчезло; или обанкротилось, или кто-то нашёл более удобный способ зарабатывать деньги… Рукопись, так и никто и не открыл, лежит сейчас она в столе и дожидается своего часа…
Шмулевич. История достойная нашего времени.
Ирэн. Грустно это слушать.
Коврига. А может эта рукопись и гроша не стоит?
Крикунов. /задумчиво/ Может быть… может быть…
Коврига. Что ты хочешь - провинция!
Шмулевич. Ну, брат, и в провинции рождаются таланты и живут
настоящие люди; и будем, надеется, после этих сокрушительных реформ не вымрут.
Ирэн. Может, скинемся сами, походим по спонсорам и поможем с публикацией, - если не для себя - я деньги вырву из любого богатея.
/пауза/
Шмулевич. Стоит подумать. Но ты же, как мы наслышаны, собралась в творческую командировку?
Ирэн. Ещё не решила, есть один, сдерживающий фактор.
Коврига. Если честно, то и мне надоело все, - я бы тоже уехал… куда подальше.
Шмулевич. Скатертью дорога,- уезжай!
Коврига. Вот скоплю капиталец, да и махну в Канаду…
Крикунов. А мы останемся разгребать после вас… скоробогатеньких.
Шмулевич. От скуки сопьёшься там.
Коврига. /живо/ Я? Да ни при каких обстоятельствах, /мечтательно/ Займусь делом в более привлекательных формах - и буду под старость обеспеченным человеком, и заживу в своё удовольствие…
Ирэн. Да лучше загнуться молодым!
Коврига. Что взять с вас - богема - одним словом. Всю, случайно появившеюся наличность, быстренько потратить ради собственного удовольствия и утех - а все остальное - непредвиденные расходы!
Шмулевич. Воистину - "герой нашего времени"!
Коврига. Смейся, смейся…
Крикунов. Плакать надо… Неужели, тебя не жаль покидать Родину, наш прекрасный остров…
Шмулевич. Вот лично я, и две недели не сумел толком прожить за границей, и стоит заметить, ехал я не на пустое место, - на историческую родину, - там и друзей к родственников навалом… Но все же не выдержал, сбежал…
Коврига. Родина… А я не хочу быть убитым молотком в собственном подъезде, ради жалких двух-трёх купюр,- что кому-то не хватило на очередную дозу!
Крикунов /с жаром/ Так помогай! Помогай излечиваться обществу
в целом, а не зарабатывай деньзнаки любым способом! Не будь
отстранёно-равнодушным!
Коврига Мне перестал нравиться этот разговор. Я желаю ещё выпить!
Шмулевич. Да пей на здоровье, а мне лично уже хватит!
Исаев. И мой дозволенный лимит исчерпан…
Крикунов. А я просто не желаю с тобой пить! Сколько мы должны за выпивку?
Коврига. Да ну вас, и перестаньте видеть во мне врага…
Ирэн. Андрюха, ты не враг, - просто лично мне, ты не интересен!
Исаев. Мне противен… Иди по своим делам…
Коврига. /раздражённо/ Черт с вами, мне пора! /выпивает и
идёт к выходу/ Надеюсь, ещё увидимся? :
/пауза, все молчат, Коврига уходит/
Крикунов. Откуда, он вылез и как оказался в нашей компании?
Шмулевич. Был внешним управляющим в двух-трех колхозах объявленных банкротом и видно по всему - своего не упустил. Можно, сказать, если здесь его не посадят, то из Канады, уже никогда не достанут и амнистируют задним числом, как сейчас у нас делается для большинства проходимцев обокравших собственный народ.… А привела его, наша, всенародная любимая Ирэн!
Ирэн./удивлённо/ Я?
Шмулевич. Да, ты, моя ласковая, но не в упрёк тебе будет сказано, ибо в тот злополучный вечер ты была маловменяема, - это полностью компенсирует твою вину по этому, столь ничтожному поводу.
Ирэн. Видно в кабаке где-то подцепила, как собака на хвост репей…
Шмулевич. Ты хоть намекни нам, своим сотоварищам, куда и когда, изволите отбыть?
Ирэн. Я же сказала, что ещё не решила… но чувствую, что задержалась на одном месте. Требуется новых впечатлений, новых встреч, «Белый кокон» - я практически закончила, осталось несколько штрихов.
Крикунов. Не переусердствуй, последние штрихи опасны - они имеют свойство отодвигать завершённость полотна, на весьма неопределённый срок… по себе знаю.
Ирэн. Штрихи, - громко сказание, может даже и не потребуется моего вмешательства… Но мне отчего-то больно смотреть на это полотно… А уж о "Втором пришествии", мне даже страшно думать. У меня появилось такое подозрение - что они забирают мои силы… и я остаюсь опустошёная, иссушенная, как умирающий - в пустыне от солнца и жажды…
Шмулевич. /грозит пальцем/ Но, но…
Ирэн. Не бойся Саша, мне кажется с этим покончено навсегда и я больше не выпью ни глотка… слишком, тяжело вновь становиться трезвой и очень больно. Иногда, я чувствую себя предательницей и трусом, убегающей от трудностей реальности в некую виртуальную щель… вот бы, если оттуда не возвращаться никогда…/встает/ Извините, мне пора, веселитесь дальше. Привет!
/медленно уходит/
Крикунов. /озабоченно/ Что-то здесь не так, надо бы нам побыть рядом. Володя, присмотришь за ней, что-то у меня на душе не спокойно?
Исаев. Мне сегодня на смену - дежурю - и не смогу подмениться, буквально, все сменщики в разъездах. Может все будет в порядке?
Крикунов. Может быть, может быть… /смотрит на Шмулевича/
Шмулевич. Максим, не смотри на меня так, ты же прекрасно знаешь, что мы вдвоём с Ирэн, не сможем просуществовать мирно и четверти часа…
Крикунов. /вздохнув/ Это я знаю, и что, впрочем, для меня всегда было удивительно, - вы настолько разительные друг от друга натуры, что должны были просто тянуться к друг другу, дополняя…
Шмулевич. Ну, это не полное отторжение… скорее, я ей просто завидую. Мне всегда хотелось уметь говорить, как она, не напрягая голоса, не перекрикивая других, почти шёпотом - и все, всё отчётливо слышат… хотя многие не понимают и не принимают многие…
Крикунов. Саша, ты сказал честно, и за это, я тебя ещё больше уважаю!
/Исаев встает и молча пожимает Шмулевичу руку/
Шмулевич. Спасибо! Будем, надеется, что все обойдется.
Занавес.